Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Те события мне всегда напоминали кадры из военного кино, когда фашисты устраивали облавы на евреев и других мирных жителей в населенных пунктах на оккупированной ими территории. Такие же крики, пинки, стрельба и дикие от ужаса глаза беззащитных людей перед вооруженными вершителями их судеб, наделенными абсолютной властью и способными на все, даже на бесцеремонное убийство. Я всегда удивлялся и думал, почему мы верили тем, кто сидел в БТРе, спрятавшись от людских глаз, и по их словам или навету, тут же, без суда и следствия или хотя бы повторной тщательной перепроверки фактов, лишали жизни людей, приводя вынесенный им приговор в исполнение? Наши советники при афганцах убеждали нас, что афганская разведка действует четко и ошибок в таких случаях нет и быть не может. Оказалось, что были, и еще какие.

Однажды мы готовились к выходу в другую провинцию. Вечером советник привел к нам в штабную палатку афганца. Тот был по-восточному молчалив. В соответствии с поставленной задачей по уничтожению банды душманов этот афганец должен был указать нам место и время проведения совещания главарей банд в одном из кишлаков. По его наводке нужно было их уничтожить.

Операция проходила однотипно. Окружили кишлак. Сначала через мегафон предложили бандитам прекратить стрельбу и сложить оружие. Они не подчинились. Вызвали самолеты, забросали кишлак бомбами. Прилетели вертолеты, пожгли, порушили все, что можно было. Когда убедились, что все спокойно, пошли цепью. В кишлаке не сдавались. Все горело, было разрушено, но по нас все равно вели стрельбу. Под прикрытием огня артиллерии и вертолетов вошли в кишлак. Проверяли дома. Искали бандитов, оружие и боеприпасы.

С группой солдат я вошел в один из домов. Нищенское убранство. В нишах стен металлическая самодельная посуда, керосиновые лампы. В углу высокая стопа цветастых одеял, подушек. Низкие потолки. Отодвинув в сторону грязную занавеску, вошли на «женскую половину» — святая святых, куда не имеет права заходить ни один посторонний мужчина. Угол комнаты был разрушен, стекла в маленькой квадратной раме выбиты. На полу лежала женщина. Бледное лицо, голова перевязана белой тряпкой с выступающими на ней кровавыми пятнами. Рядом с ней сидел мужчина. Здесь же лежал автомат китайского производства и несколько пустых магазинов к нему. В дальнем углу на полу лежали несколько тел, очевидно, уже мертвых людей. Из-под грязных накидок выглядывали их босые ноги. Проверили автомат хозяина — магазин из-под боеприпасов был пуст. Душман что-то сказал нам.

— Он попросил воды для женщины, — перевел мне Салим и протянул афганцу фляжку с водой. Мужчина отвернул пробку фляжки и снова что-то сказал.

— Он сказал, что будет делать женщине перевязку и хочет, чтобы мы вышли.

Мы удалились. Стояли в соседней комнате, курили. Картина последствий авиационного и артиллерийского обстрелов кишлака, и особенно зрелище в комнате — все это действовало удручающе.

— Мне все-таки непонятно, — сказал задумчиво сержант. — Живут в феодальном строе, в беспросветной нищете, не знают даже, что такое электричество, радио, телевизор, ванная. Мы пришли им дать лучшую жизнь, защитить от бандитов, а они сопротивляются, не хотят. Что здесь защищать, это? — И он стволом автомата выкинул из ниши керосиновую лампу, пнул ее ногой. Сухо щелкнул выстрел, потом второй. Сразу не поняли даже, в чем дело. Забежали в комнату.

Словно прикрывая свою любимую от чужого взгляда, афганец навалился на нее своим телом, в его руке был зажат пистолет системы «наган». Я осторожно взял оружие. На верхней части ствола стояла гравировка — «Санкт-Петербург — 1861 г.». Приподняли тело мужчины. Напротив сердец женщины и хозяина сочились алые пятна от пуль. Рядом лежала солдатская фляжка. Тонкая струйка воды сбегала на глиняный пол, размывая кровавое пятно.

Вышли во двор. Из головы не выходили слова сержанта: «Что же здесь защищать?» А ведь, кажется, все правильно, действительно, мы пришли им дать лучшую долю. Встречали нас с приветливыми улыбками, жали руки, слушали наши речи, соглашалась. Ни я, ни тысячи других «афганцев» — солдат и офицеров — никогда не думали, что здесь нам придется убивать людей. Мы не хотели быть завоевателями, оккупантами, не хотели чужой земли, чужих богатств. Мы шли сюда с добрыми намерениями, но стали убийцами.

Где же та черта, переступив которую мы оказались врагами для тех, ради кого пришли на эту многострадальную землю, ради лучшей жизни которых похоронили тысячи своих соотечественников, оставили сиротами тысячи ни в чем не повинных детей — и своих, и афганских? Как же так получилось?

…Вечером афганец сказал, что узнал, в каком кишлаке будет проходить встреча главарей банд, и пообещал нас вывести на объект. Рано утром мотострелковая рота блокировала горный кишлак, сосредоточив основную ударную силу на горе, у подножия которой находился тот дом, где собрались интересующие нас люди. Афганец был рядом с командиром роты. Стали вести наблюдение. Только немного рассвело, увидели, что из дома вышла группа мужчин. Они совершили утренний намаз, потом вытянули из колодца большой тюк. Развернули его и стали разбирать лежавшее в нем оружие.

Афганец утвердительно кивнул головой, и мы нажали на спусковые крючки своих автоматов и пулеметов. Выбегавшие из дома падали, сраженные меткими очередями мотострелков. Забрали трофейное оружие, сожгли дом, дворовые постройки и вернулись в батальон. Как-то бесследно и незаметно исчез афганец, который вывел нас на этот дом. Через некоторое время к нам приехал советник и поведал страшную весть. Он рассказал, что «помощник», который находился с нами, самый настоящий дух. А те, кого мы уничтожили в доме, — были активными борцами за народную власть. Они собрались на совещание для координации планов совместной борьбы против бандитов. А мы их уничтожили.

Молва о расстреле народных активистов быстро облетела провинцию. Пришедший к нам разведчик из группы «Каскад» сказал, что в кишлаках назревает подогреваемый душманами взрыв недовольства населения, что нам лучше быстрее отсюда уйти, не вступая ни в какие переговоры с местной властью. Мы доложили о случившимся комбригу и, получив приказ на прекращение рейда, вернулись в Кандагар. Эта ошибка была следствием хорошо продуманного нашим противником плана и стоила жизни многим ни в чем не повинным людям, послужила очередному подрыву нашего авторитета как союзников по совместной борьбе в глазах тысяч граждан провинции и всей страны. Мы зачастую недооценивали местных «партизан», и это дорого нам обходилось.

В одной из боевых операций мы взяли в плен трех духов, с оружием, боеприпасами. С нами действовал афганский батальон. С некоторыми офицерами мы были уже знакомы, так как встречались не один раз на боевых операциях. Я подозвал афганских лейтенантов, которые немного говорили по-русски, и предложил им расстрелять пленных. Они категорически отказались.

— Послушайте, — сказал я, обращаясь к ним поочередно. — У тебя бандиты изнасиловали и убили жену вместе с ребенком. А у тебя — вырезали всю семью. Что же вы терпите, чего ждете? Может, это они и убивали ваших родных? Если не ваших, то других, они и дальше еще будут это делать, пока останутся живы. Расстреляйте их, и тремя бандитами меньше станет на вашей многострадальной земле.