Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Как-то в полосе ведения боевых действий мы столкнулись с упорной обороной одного из населенных пунктов.

Утвердившаяся в практике система блокирования, нанесения ударов с воздуха, земли на этот раз себя не оправдала. В кишлаке была крупная, хорошо вооруженная банда.

С нами были афганский разведывательный батальон, танковая рота, отряд самообороны — это что-то наподобие наших партизан в годы войны. Двое суток огневого воздействия на кишлак результатов не принесло.

— Командир, отправь своих воинов ночью в кишлак, пускай организуют там маленький фейерверк, — предложил майор Пархомюк комбату афганских разведчиков. — Вы кишлак знаете, наверное, кто-нибудь из ваших живет в нем или имеет родственников, вам проще. Вы войдете в него, а мы — следом за вами ворвемся, поддержим силой и огнем. В результате таких действий сократим боевые потери и у вас, и у нас.

Афганский командир испуганно таращил глаза и говорил, что слишком маленькие у него силы по сравнению с засевшими в кишлаке, поэтому своих людей он на явную смерть не поведет. На третьи сутки с утра афганская танковая рота, стреляя на ходу из пушек, пошла на укрепленный район. Мы видели, как их танки скрылись за высоким дувалом кишлака, но через несколько минут снова появились в секторе обзора местности. На максимальных оборотах они шли обратно, в нашу сторону. Подъехав к месту расположения управления батальона, остановились. Тотчас к ним подбежали и окружили их остальные афганцы. На танках на брезенте лежали два солдата. Один — с оторванной кистью руки, второй — без ноги. Солдаты истекали кровью, но на них никто не обращал внимания. Афганцы что-то громко кричали, перебивая друг друга и размахивая руками, то и дело показывая в сторону кишлака. Наверное, делились впечатлением от встречи с душманами. Гвалт стоял невообразимый.

— Все, теперь этих вояк ничем не загонишь в кишлак, — высказал свое предположение комбат.

Он вышел на связь с командиром бригады, потом передал его приказ: «К 15 часам сегодняшнего дня над площадью кишлака должен развиваться красный флаг». Затем собрал офицеров, прапорщиков и стал советоваться, как выполнить приказ и с наименьшими потерями взять этот населенный пункт. До дувала, опоясывающего ближайшую к нам окраину, было более километра ровной открытой местности. И ни единого укрытия. Но приказ есть приказ.

Вновь вызвали самолеты, вертолеты, открыли огонь из танков, минометов. Построились в живую цепь и пошли, где прячась за БТРами, где и в открытую, под прикрытием мощного огня всех приданных и поддерживающих подразделений. Дувал встретил нас множеством пробоин и даже развороченных участков. По ту его сторону лежали брошенные окровавленные трупы бандитов. Один оставшийся в живых, с оторванными ногами и рукой, сплошной, кровоточащий обрубок, полз навстречу нам, размахивая единственной рукой с зажатой в ней гранатой.

— Ну его к черту, такого камикадзе! — сказал командир взвода и вскинул автомат. Дух уткнулся лицом в окровавленный песок, но взрыва почему-то не последовало, хотя граната осталась в его руке, к тому же чека уже оказалась выдернутой. Осторожно отошли подальше, предварительно подсунув гранату под кровавое тело. Такие «сюрпризы» практиковались в Афганистане с обеих воюющих сторон. Они заключались в том, что, когда подошедшие к убитому переворачивали его безжизненное тело, под ним раздавался мощный взрыв, унося с собою еще одного, а то и несколько человек.

Мы продолжили свой путь. Комбат скорректировал огонь танков и артиллерии. Разрывы переместились дальше, в глубь селения. Вот и центральная площадь. Вдоль улицы — длинные ряды торговых лавок, мастерские, аптека. Первым делом на высоком дереве закрепили красное полотнище. Комбат доложил командиру бригады о выполнении приказа. Не успели оглядеться и осмотреть близстоящие строения, как к центру подошла афганская колонна грузовиков. Сбивались замки с дверей дуканов, и все награбленное из них загружалось в машины. Выгонялись из магазинов японские мотоциклы, они здесь же заправлялись топливом, на них садились афганские добровольцы из состава провинциальных отрядов самообороны и быстро покидали кишлак.

— Вы что же делаете, мародеры? — возмутился комбат, увидев все это. — Как же вы с такими узлами будете дальше воевать?

— Командир, — к майору Пархомюку подошел афганский комбат. — Я и мои солдаты помогли тебе разгромить душманов и взять кишлак. Мы свою задачу выполнили. Дальше действуйте уже без нас.

Загрузив машины награбленным, афганцы уехали. После их ухода бой разгорелся с новой силой. Красный флаг, а в особенности массовое разграбление торговых рядов и домов кишлака подействовали на наших врагов как самый сильный «озверин».

На служебном совещании у командира бригады комбат доложил об очередном беспределе во взятом нами кишлаке.

— Ну и пускай грабят! А как же заставить их идти в бой? Пусть хоть из-за тряпок и награбленного барахла идут, — был ответ представителя из Москвы. — К сожалению, но на большее они пока не способны.

Глядя на возвращавшихся из рейдов афганцев, с доверху набитыми кузовами машин тюками, узлами, с отвращением думалось, что они самые настоящие грабители, те же преступники, только действуют от имени законной власти, а точнее, прикрываясь ею.

Война постоянно чему-то учила: опыту, осторожности. Все время находились в ожидании боя, даже когда спали. Иногда допускали беспечность, излишнюю самоуверенность, которые могли стоить и стоили кому-нибудь жизни. Всякое бывало.

Войне учатся только на войне.

2 марта 1981 года получили сигнал на выход. Я остался за комбата. Весь личный состав батальона уже сидел на технике, а я почему-то не мог подняться на свой БТР, доложить оперативному дежурному о готовности к выполнению задачи. На душе было как-то уж сильно неуютно. Не мог понять — почему и откуда эта тревога. Повинуясь какой-то внутренней принудительной силе, вернулся в штабную палатку управления батальона, где стояли наши койки, хранились вещи. Сел на свою кровать.

«В чем дело? — мысленно задавал сам себе вопрос. — Неужели в предчувствии гибели?»

Потом вышел из палатки. Постоял. Опять вернулся. Стал просматривать в прикроватной тумбочке вещи. Нет, не то. Заглянул под подушку, где лежал пистолет. Повертел его в руках. Я очень редко брал его в рейды, считая, что автомат в бою надежнее, а пистолет это так, лишняя обуза. Кобура от него на поясном ремне занимала много места, да и в бою он не практичен, только что самому застрелиться в безвыходной ситуации. Засунул пистолет под подушку и вышел из палатки, но, странное дело, ноги словно сами развернули меня и привели на прежнее место. Рука вновь потянулась под подушку. Повинуясь внутреннему приказу, прицепил один конец пистолетного ремешка за ремень портупеи, второй — за рукоятку пистолета и засунул его под куртку хэбэ. И сразу почувствовал какое-то облегчение.

Получили задачу: в пешем порядке прочесать кишлак, вывести из него всех мужчин и провести фильтрацию. Разбившись на группы по несколько человек, пошли по дворам. Шли на зрительной связи, стараясь не терять друг друга из виду. Дома в кишлаках стояли обособленно, на больших расстояниях, без соблюдения какой-либо архитектурной планировки, к каждому дому примыкали огромные сады и виноградники. Через несколько минут мы уже не видели идущую рядом группу. Связь поддерживали по рации. Шли по узким улочкам, настороженно ведя наблюдение по сторонам. Подходя к воротам или калитке дома, громко стучали. Обычно нас встречали старики. Через переводчика здоровались, говорили о цели своего визита и просили разрешения осмотреть дом и двор. Часто осмотр проходил формально, как-то неприятно, когда на тебя глядят дети, незнакомые люди, чаще всего с плохо скрываемой ненавистью и презрением. На женскую половину не заходили.