Убийца на экспорт. Охота за русской мафией - Эдуард Тополь

– С-с-сука! – сквозь зубы выругался Питер по-русски, когда Родин, резко жестикулируя, снова повел Любарского в грохот пневматических инструментов.

Билл знал, что он имеет в виду. Конечно, этот мерзавец Родин играл свою роль так, как они ему велели: под напором угроз Любарского якобы нехотя соглашался добыть ему часть денег. Но он не хотел, чтобы «Наягра» записала весь его разговор с Любарским. Как только Любарский переставал требовать деньги и заводил речь о делах, не имевших отношения к фальшивому ограблению «Milano Jeweller’s», Родин уводил его в грохот, чтобы заглушить разговор.

Но Билл и Питер уже ничего не могли с этим поделать. Они должны были только лежать здесь в пыли, духоте и шуме и держать в прицелах своих ружей обе эти фигуры – Родина и Любарского. И как только Любарский опускал руку в карман пиджака, их пальцы напряженно замирали на курках.

Через десять минут Питер и Билл почувствовали, что вспотели до нитки, до корней волос.

Через двадцать минут – что похудели каждый на десять паундов, нестерпимо хотят пить и что даже приклады их ружей стали мокрыми от пота.

Через двадцать пять – что пальцы свело судорогой, локти и шеи онемели, а глаза почти ничего не видят.

На двадцать девятой минуте Родин проводил Любарского к выходу, и Любарский ушел. Питер и Билл в изнеможении брякнулись лицом в пол.

Прочитав перевод разговора Любарского с Родиным, судья Бруклинского федерального суда признал, что пребывание Любарского на свободе до суда нежелательно даже под залог в 250 тысяч долларов. И выдал Питеру и Биллу ордер на арест Любарского и содержание его до суда в тюрьме. После этого Родин прямо из офиса ФБР в Квинсе позвонил Любарскому и сказал, что сегодня вечером у него будут деньги – правда, не вся сумма, а часть. Где Слава хочет их получить?

– Ресторан «Эль Греко», в шесть часов, – сказал Любарский.

Команда, которая должна была брать Любарского, была небольшой – Питер, Билл и еще шесть агентов ФБР. Они приехали в Бруклин, на Нептун-авеню, к «Эль Греко» в 5.30, и двое, изображая супружескую пару, пошли в ресторан ужинать, а четверо остались поодаль в своих машинах. Питер и Билл были в двух кварталах от них и держали с ними связь по радио. А Родин должен был приехать в 6.05, чтобы Любарский видел, что он один, и не волновался.

В 5.50 к «Эль Греко» подъехал серый «мерседес», но из машины никто не вышел, пока не появился «шевроле» Родина. И только когда Родин, не оглядываясь по сторонам, прямиком вошел в ресторан, задняя дверца «мерседеса» открылась, из нее вышел Любарский и, оглянувшись, пошел в ресторан следом за Родиным. А водитель «мерседеса» остался за рулем. Это сразу усложнило операцию, потому что – по плану Питера и Билла – Любарский должен был приехать за деньгами один, и арестовывать его собирались сразу, как только он выйдет из ресторана.

Но оказывается, это было только началом сложностей. Едва за Любарским закрылась дверь, как к ресторану подкатил черный «линкольн-континенталь», из которого вышли Марио Контини и Пиня Громов. Оба проследовали в ресторан к Родину, и Пиня Громов заказал себе чаю.

Изумлению Питера и агентов ФБР не было предела. Зачем Марио и Пиня явились сюда? Выжать из Родина еще денег для Славы Любарского? Это было нелепо – особенно со стороны Контини, представителя старого мафиозного клана Дженовезе, известного своей осторожностью. Позже, уже в тюрьме, во время допроса Марио хватался за голову и признавался Питеру в своей глупости: «Да, я такой идиот! И теперь меня убьют, потому что мой босс приказал мне: держись подальше от этих русских! А я нарушил приказ! Знаешь почему? Слава сказал мне, что этот Родин занимается вымогательством у русских, используя мое имя. И я пришел сказать ему, чтобы он этого не делал. Вот и все, клянусь! Слава меня просто надул! Он показывал меня Родину, чтобы напугать его еще больше. Вот зачем он меня позвал туда! Он использовал меня! Слушай, я тебе скажу: мой босс прав, эти русские – опасные люди! У них нет принципов, у них нет религии, у них нет ничего! Зачем вы пускаете их в Америку?»

Однако, как бы то ни было, появление Контини и Громова в «Эль Греко» и наличие у Любарского шофера меняло всю операцию. Питер и Билл подъехали поближе к ресторану и стали ждать. Родин приехал в ресторан чистый – без магнитофона, без микрофона и – без денег. Сидя за столиком напротив Любарского, Контини и Громова, он объяснял взбешенному Любарскому, что деньги ему еще не принесли, но принесут через пару часов в его «Боди шоп» в Манхэттене. Поэтому долго сидеть в ресторане он не может. По предположению Питера и Билла, Любарский должен был отпустить его и назначить новую встречу сегодня вечером или завтра утром.

Нервничая, агенты сидели в машинах и не спускали глаз с дверей ресторана. Ведь вместо одного Любарского им предстояло арестовывать четверых. Даже если у Контини нет оружия, то у Любарского оружие есть наверняка, а у его шофера и Громова – вполне вероятно. Между тем вокруг шла обычная жизнь – по улице катили машины, по тротуарам шли бруклинские мамаши с младенцами в колясках, подростки катались на роликовых досках, а на углу остановился фургон «ICE CREAM» с характерной мелодией, зазывающей юных покупателей мороженого.

Наконец из «Эль Греко» вышел Родин. У него было лицо человека, выскользнувшего из смертельной опасности. Словно не веря в свое спасение и боясь получить пулю в спину, он бегом пробежал к своей машине, дергающейся рукой с трудом попал ключом в замок, резко взревел мотором и умчался, проскочив под желтый светофор.

Через минуту из ресторана вышли Любарский, Контини и Пиня Громов. Пожав друг другу руки, они разошлись по своим машинам: Любарский к своему «мерседесу», где в открытом окне был виден не то его шофер, не то приятель, а Контини и Громов – к «линкольн-континенталю». Первым тронулся «мерседес», и, как только он миновал фургон «ICE CREAM» с окружившими его подростками и мамашами с детьми, две машины отчалили от тротуаров и настигли его на следующем углу. Четверо мужчин разом выскочили из этих машин и с пистолетами в руках бросились к окнам «мерседеса»: «Не двигаться! Вы арестованы!» Билл держал пистолет у виска Любарского, а пистолет Питера оказался у головы не то его шофера, не то приятеля. И когда он, медленно поднимая руки, повернул к Питеру свое лицо, Питер узнал его. Это был Ефим Ласкин, известный европейский террорист и убийца, за которым охотились полиции Австрии, Франции, ФРГ и Италии.

«Но это не конец истории «Sorrento Jeweller’s», – сказал Питер Гриненко. – Конец был через пару недель, когда мне вдруг позвонил Сэм Лисицкий. Он позвонил мне днем, как и в тот самый первый раз. Но на этот раз я его еле слышал. У него был ужасный голос. У него был голос мертвого человека. Он ничего не хотел говорить мне по телефону, он только умолял меня срочно приехать. Честно говоря, я думал, что это ловушка. Но я поехал. Туда же, в его рыбный магазин «Dreamfish». Сэм выглядел ужасно… Просто убитый человек. Как после инфаркта. Я говорю:

– В чем дело, Сэм?

А он ставит передо мной на стол русскую водку, икру, рыбу, все так хорошо накрывает, но руки у него дрожат и голос тоже. Я был в тюрьмах, я видел сотни сломленных людей, но чтобы человек выглядел так ужасно…