Похититель школьных завтраков - Андреа Камиллери
Шрифт:
Интервал:
После скромного, но изысканного ужина Монтальбано и его начальник закрылись в кабинете. Жена начальника полиции тактично пошла смотреть телевизор.
Монтальбано говорил долго, обстоятельно, не упуская ни одной подробности, даже того, как хрустели под ногой очки Лоэнгрина Пера. В какой-то момент отчет превратился в исповедь. Но отпускать ему грехи начальник не спешил. Он был раздосадован, что его оставили в стороне.
– Монтальбано, у меня теперь на вас зуб. Вы лишили меня возможности немного поразвлечься перед пенсией.
Ливия, дорогая моя, это письмо удивит тебя по крайней мере по двум причинам. Во-первых, уже тем, что оно написано и отправлено. Хотя постоянно, почти каждый день, я мысленно посылал тебе ненаписанные письма. Я осознал, что за все эти годы ты только иногда получала от меня записки с поздравлениями «по всем бюрократическим правилам», как ты говоришь.
Во-вторых, само содержание письма будет для тебя неожиданным.
С тех пор как ты уехала, ровно пятьдесят пять дней назад (видишь, я веду им счет), произошло многое, в том числе и касающееся нас с тобой. Правильнее будет сказать, не само произошло, а я сделал так, чтобы произошло.
Ты когда-то обвиняла меня в том, что я мню себя Богом и считаю, что вправе менять ход чужих жизней: вольно или невольно, я ловко подстраиваю обстоятельства, а иногда препятствую их стечению. Может быть, ты права, но подумай: разве это не часть моей работы?
Но сейчас я хочу поговорить с тобой о другом моем, так сказать, проступке, который, однако, повернул ход событий не против или за кого-то, а в нашу с тобой пользу. Прежде всего, о Франсуа.
Это имя мы не упоминали – ни ты, ни я – с той ночи у меня дома, когда ты сказала, что я не понял, что этот ребенок мог бы заменить нам сына, которого у нас никогда не было. К тому же тебя ранило то, как я его у тебя отнял. Но послушай: я боялся за него и был прав. Он стал опасным свидетелем, и его запросто могли убить (как они выражаются, «обезвредить»).
С исчезновением имени Франсуа из наших телефонных разговоров сами эти разговоры стали уклончивыми и холодными. Теперь я хочу открыто сказать, что не упоминал его, потому что боялся поддерживать в тебе беспочвенные надежды. Сейчас поводов для этого страха не осталось.
Помнишь то утро у меня дома, когда Франсуа сбежал искать свою мать? Так вот, когда я вел его домой, он сказал мне, что не хочет в конце концов попасть в приют. И я ответил, что этому не бывать. Я дал ему слово, и мы пожали друг другу руки. Свое обещание я сдержу при любых обстоятельствах.
За последние пятьдесят пять дней я три раза просил Мими Ауджелло позвонить сестре и справиться о Франсуа. Каждый раз я получал утешительный ответ.
Позавчера все с тем же Мими мы поехали навестить его (кстати, ты бы должна написать Мими и поблагодарить за преданную дружбу). Я подглядывал за Франсуа, когда он играл с племянником Мими, мальчишкой его же возраста. Он был веселый и беспечный. Он узнал меня, как только увидел, и выражение его лица изменилось, как будто по нему пробежала тень. Память у детей устроена так же, как у стариков: кажется, они легко забывают, но мысль о матери обязательно возвращается к ним. Он меня крепко обнял, и я заметил, что глаза у него влажные, – но он не расплакался, этот ребенок, я думаю, не привык хныкать. Больше всего я боялся, что он спросит меня о Кариме. Но он сказал тихо-тихо: «Отвези меня к Ливии». Не к матери, к тебе. Он, должно быть, уже уверен, что Кариму больше никогда не увидит. И, к сожалению, он прав.
Ты знаешь, что, умудренный печальным опытом, я был уверен, что Кариму убили. Чтобы осуществить задуманное, мне пришлось пойти на большой риск и заставить убийц себя обнаружить. Следующим шагом я запланировал заставить их сделать так, чтобы труп был найден в узнаваемом состоянии. И у меня вышло. Теперь, когда Франсуа официально признан сиротой, я могу действовать. Мне очень помог начальник полиции, он задействовал все свои знакомства. Если бы тело Каримы не было найдено, все наши старания погрязли бы в бездонных болотах бюрократии, и решение нашей проблемы затянулось бы на долгие годы.
Я понимаю, что письмо и так вышло слишком длинным, так что дальше буду предельно краток:
1. Франсуа, с точки зрения и нашего, и тунисского закона, находится в парадоксальном положении. Он по сути дела – несуществующий сирота, потому что факт его рождения не был зарегистрирован ни на Сицилии, ни в Тунисе.
2. Монтелузский судья, который занимается такими делами, кое-как определил статус Франсуа, но только на время разбирательства. Пока что ребенок передан на поруки сестре Мими.
3. Тот же судья сказал мне, что теоретически сейчас в Италии незамужняя женщина может усыновить ребенка, но добавил, что на самом деле это пустая болтовня. И привел в пример одну актрису, которая годами с переменным успехом билась с распоряжениями, рекомендациями и процедурами.
4. Лучший способ сберечь время, считает судья, – это нам с тобой пожениться.
5. Так что готовь документы.
Обнимаю и целую. Салъво.
P.S. Нотариус в Вигате открыл на Франсуа счет, на котором до его совершеннолетия будут лежать полмиллиарда лир. Я думаю, что «наш» сын официально должен родиться на свет в тот момент, когда перешагнет порог нашего дома, но будет еще справедливее, если в жизни он получит поддержку от той женщины, которая была его родной матерью и которой принадлежали эти деньги.
«ВАШ ОТЕЦ СОВСЕМ ПЛОХ ЕСЛИ ХОТИТЕ УВИДЕТЬ ЕГО ЖИВЫМ НЕ ТЕРЯЙТЕ ВРЕМЕНИ. ПРЕСТИФИЛИППО АРКАНДЖЕЛО».
Монтальбано ждал этих слов, но когда прочитал их, к нему вернулась глухая боль, как в первый раз. Она усугублялась предчувствием того, что ему предстояло сделать: склониться над постелью отца, поцеловать его в лоб, почувствовать сухое дыхание умирающего, посмотреть ему в глаза, произнести слова поддержки. Выдержит ли он? Он решил, что такое испытание неизбежно, если профессор Пинтакуда прав и ему придется взрослеть.
«Я научу Франсуа не бояться моей смерти», – подумал он. И от этой мысли, поразительной уже тем, что она пришла ему в голову, внезапно успокоился.
У самого въезда в Вальмонтату, в четырех часах езды от Вигаты, висел указатель на больницу Понтичелли.
Монтальбано припарковал машину на муниципальной стоянке и вошел в больницу. Он чувствовал биение сердца у самого кадыка.
– Меня зовут Монтальбано. Мой отец лежит у вас, я хотел бы его увидеть.
Человек за стойкой помешкал и указал ему на кресло.
– Присаживайтесь. Я позову доктора Бранкато.
Он сел и взял со столика один из журналов, но сразу положил его обратно: руки были такими влажными, что намокла обложка.
Вошел профессор, мужчина лет пятидесяти в белом халате, с серьезным выражением лица.
– Синьор Монтальбано? Я искренне сожалею, но должен сообщить вам, что ваш отец скончался во сне два часа тому назад.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!