Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама - Реза Аслан

Конечно, когда обсуждается взаимосвязь между сущностью Бога и божественными атрибутами, и рационалисты и традиционалисты имеют в виду один особо важный атрибут – речь Бога, то есть Коран.

Обращение халифа Умара в ислам сопровождалось чудом. Жестокая гордость Умара, унаследованная им от родственников-язычников и племенной системы, изначально побудила его наброситься на Мухаммада и его последователей. Умар действительно когда-то планировал убить Мухаммада, чтобы положить конец его разрушительному движению. Но когда он собирался отправиться на поиски Пророка, друг сообщил ему, что его сестра приняла новую религию и в тот самый момент встречается с одним из верующих в своем доме. В ярости Умар обнажил меч и бросился домой к сестре, намереваясь убить ее за предательство семьи и племени. Но перед тем как войти в дом, он услышал священные слова Корана, доносившиеся изнутри. Сила и изящество этих слов заставили его замереть на месте. Он уронил свой меч.

«Как прекрасна и благородна эта речь!» – воскликнул он, а глаза его наполнились слезами. И подобно апостолу Павлу, который был ослеплен видением Иисуса, увещевавшим его прекратить преследование христиан, Умар изменился под действием божественного вмешательства – не потому, что узрел Бога, а потому, что услышал Его.

Уже было сказано, что среда, через которую человечество познает «чудесное», может резко меняться в зависимости от времени и места. В эпоху Моисея, например, чудо в основном познавалось через магию. Моисей был вынужден доказывать свое пророческое предназначение, превращая прут в змею или, что выглядело более впечатляюще, разделяя Красное море. К тому времени когда жил Иисус, познание чуда по большей части перешло в область медицины, которая также включала экзорцизм. Ученики верили, что Иисус – обещанный Мессия, но остальное население Иудеи рассматривало его просто как очередного блуждающего целителя; почти везде, где проходил Иисус, от него требовали продемонстрировать его пророческую природу, но не путем представления магических превращений, а через способность исцелять больных и хромых.

Во времена Мухаммада считалось, что чудо познается не посредством магии или медицины, а через речь. Члены таких обществ, как то, к которому принадлежал Мухаммад, где были распространены устные традиции, зачастую рассматривали слова как нечто наполненное мистической силой. Древнегреческий бард, который пел о странствиях Одиссея, и индийский поэт, скандировавший священные стихи Рамаяны, были больше чем просто сказители: они были рупором богов. Когда в начале каждого года шаман коренного населения Америки рассказывает мифы о создании своего племени, его слова не только повествуют о прошлом, но и формируют будущее. Общины, которые не полагаются на письменные источники, склонны верить, что мир непрерывно обновляется и создается через их мифы и ритуалы. В этих обществах поэты и барды – зачастую еще священники и шаманы; и считается, что поэзия, как искусное манипулирование общим языком, обладает божественной властью, необходимой для выражения фундаментальных истин.

Это было особенно справедливо для доисламской Аравии, где поэты обладали чрезвычайно высоким статусом в обществе. Как отмечает Майкл Селлс в труде «Следы в пустыне» (Desert Tracings), в начале каждого сезона паломничества стихи лучших поэтов древней Мекки вышивались золотом на стягах из дорогих египетских тканей и подвешивались на Каабе, но не потому, что оды носили религиозный характер (по большей части они были о красоте и величии верблюда поэта!), а потому, что они обладали внутренней силой, которая естественным образом ассоциировалась с Божественным. Это была та самая заряженная изнутри божественность слов, которая побудила кахинов представлять свои пророческие высказывания через поэзию: было бы немыслимо для богов говорить на другом языке, кроме как на поэтическом.

Очевидно, что не знающим арабский трудно оценить изысканное качество языка Корана. Но возможно, будет достаточно отметить, что Коран широко признается как высший образец поэтического слога. Действительно, сведя воедино идиомы и диалекты Хиджаза, Коран, по существу, создал арабский язык. Как текст Коран означает гораздо больше, чем основа исламской религии, это источник арабской грамматики. Для арабского Коран означает то же самое, что Гомер для греческого, а Чосер для английского, – снимок развивающегося языка, навсегда замороженный во времени.

Как «высшее арабское событие», цитируя Кеннета Крэгга, Коран считается большинством мусульман единственным чудом Мухаммада. Как и пророков, которые были до него, Мухаммада неоднократно призывали доказать его божественную миссию, продемонстрировав какие-нибудь чудеса. Но когда бы его об этом ни просили, он настаивал на том, что он не более чем посланник и его послание – единственное чудо, которое он мог предложить. И в отличие от чудес других пророков, которые ограничены конкретной эпохой, чудо Корана Мухаммада, выражаясь словами мистика XII столетия по имени Наджм ад-Дин Рази Дая (1177–1256), «остается таковым до конца света».

Дая обращался к фундаментальному убеждению в исламе о том, что как по форме, так и по содержанию Коран несравним с каким бы то ни было другим религиозным или светским писанием, которое когда-либо видел мир. Сам Мухаммад часто призывал поэтов-язычников к тому, чтобы качество их произведений соответствовало великолепию Корана: «А если вы в сомнении относительно того, что Мы ниспослали… то принесите суру, подобную этому, и призовите ваших свидетелей, помимо Аллаха, если вы правдивы. Если же вы этого не сделаете, – а вы никогда этого не сделаете! – то побойтесь огня, топливом для которого люди и камни, уготованного неверным» (2:23–24, также 16:101).

Хотя концепция умм аль-китаб («Мать книг») означает, что Коран духовно связан с другими священными писаниями, в отличие от Торы и Евангелий – которые состоят из отдельных книг, написанных многими разными писателями за сотни лет, передающими опыт встречи с Божественным в истории, – Коран считается прямым откровением (танзил), в котором собраны действительные слова Бога, переданные через Мухаммада, ставшего пассивным каналом приема. В чисто литературных терминах Коран – это драматический монолог Бога. Он не рассказывает об общении Бога с человечеством; он и есть это общение. Он не раскрывает волю Бога, он раскрывает самого Бога. И если доктрина таухида запрещает любое деление в Божественном Единстве, то Коран – не просто Слово Бога, он – сам Бог.

Именно это и утверждали улемы из числа традиционалистов. Если Бог вечен, то вечны и его божественные атрибуты, которые нельзя отделить от Бога. Это означает, что Коран, как и Слово Бога, нечто вечное и несотворенное. Улемы-рационалисты считали это необоснованной точкой зрения, которая приведет к ряду неразрешимых богословских проблем (Говорит ли Бог по-арабски? Любая ли копия Корана – копия Бога?). Рационалисты вместо этого утверждали, что Слово Бога отражает Его, но Богом само по себе не является.

Некоторые из числа улемов, такие как Абу Ханифа, пытались объединить доводы в дебатах между рационалистами и традиционалистами, заявив, что «наше произношение Корана создано, наше письменное выражение Корана создано, наше изложение его стихов создано, но сам Коран – не создан». Ибн Куллаб (ум. 855) согласился с этим, утверждая, что традиционалисты были правы, считая слово Бога «единственной вещью в Боге», но только в том случае, если оно не передается в виде физических букв и слов. Теория Ибн Куллаба была усовершенствована Ибн Хазмом (994–1064), который постулировал существование «преждеявленного» Корана (как подразумевается концепцией умм аль-китаб), при этом то, что содержится «на страницах этой книги… имитация [физического] Корана». Однако опять-таки именно влиятельный Ахмад ибн Ханбал укрепил традиционалистскую доктрину, утверждая: то, что читает мусульманин между физическими обложками Корана – каждое его слово и каждая буква, – само по себе истинное слово Бога, вечное и несотворенное.