Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама - Реза Аслан

Как можно догадаться, позиция традиционалистов оказала сильнейшее влияние на кораническую экзегетику. Во-первых, она предоставила ортодоксальным улемам уникальную власть по толкованию того, что в настоящее время широко признано как установленный и неизменный текст, раскрывающий волю Бога. Во-вторых, поскольку вечный, несотворенный Коран невозможно рассматривать как продукт развития общества Мухаммада, исторический контекст не мог сыграть какую бы то ни было роль в процессе его интерпретации. Что было уместно для общины Мухаммада в VII в., то уместно и для всех появляющихся мусульманских общин вне зависимости от обстоятельств. Такой взгляд на Коран как на нечто статичное и неизменное становился все более проблематичным, поскольку откровение постепенно претерпевало изменения от простого принципа нравственного поведения в мусульманской общине до первого источника священного закона ислама – шариата.

Названный Джозефом Шахтом «ядром и зерном ислама» шариат был разработан улемами как основа для оценивания всех действий в исламе – как хороших, так и плохих, – чтобы вознаградить или наказать. Если говорить более конкретно, то шариат признает пять категорий поведения: (1) действия, которые обязательны, поэтому их выполнение вознаграждается, а уклонение – наказывается; (2) действия, которые заслуживают похвалы, поэтому их выполнение может быть вознаграждено, но уклонение от них не наказуемо; (3) нейтральные действия; (4) действия, которые считаются предосудительными, хотя они и необязательно наказуемы; (5) действия, которые запрещены и наказуемы.

Эти пять категорий призваны продемонстрировать всеобъемлющее внимание ислама не только к запрещенным порокам, но также и к активно поощряемым добродетелям.

Как всеобъемлющий свод правил, определяющий жизнь всех мусульман, шариат делится на две категории: правила, касающиеся религиозных обязанностей, включая надлежащий способ поклонения; и правила чисто юридического характера (хотя две эти категории зачастую пересекаются). В любом случае шариат предназначен для регулирования действий, связанных с внешними проявлениями; он практически не связан с внутренней духовной сферой. В результате те верующие, которые следуют мистическим традициям ислама (суфии), склонны рассматривать шариат только как отправную точку на пути праведности; истинная вера, говорят они, требует выхода за рамки закона.

Положения шариата, касающиеся морали, созданы предельно конкретными в дисциплине фикх, или исламской юриспруденции, где Коран – ее первый и самый главный источник. Проблема, однако, заключается в том, что Коран – это не свод законов. Хотя есть около восьмидесяти стихов, которые имеют прямое отношение к правовым вопросам – таким, как наследование и статус женщин, – в дополнение к горстке уголовных предписаний Коран не предпринимает никаких попыток по созданию системы законов, регулирующих внешнее поведение общины, как то делает Тора для евреев. Таким образом, имея дело с бесчисленными правовыми вопросами, по которым Коран безмолвен, улемы обращаются к преданиям, или Сунне, Пророка.

Сунна состоит из тысяч и тысяч историй, или хадисов, которые пересказывают слова и деяния Мухаммада, равно как и самых первых его Сподвижников. Как было рассмотрено в третьей главе, по мере того как эти хадисы передавались из поколения в поколение, они становились все более запутанными и недостоверными, так что некоторое время спустя почти любое мнение по юридическим и религиозным вопросам – независимо от того, насколько оно радикально или эксцентрично, – могло быть узаконено авторитетом Пророка. К IX в. ситуация настолько вышла из-под контроля, что группа ученых-правоведов, работавших независимо друг от друга, попыталась создать авторитетные своды хадисов, наиболее достойных доверия. Самыми уважаемыми из них считаются каноны Мухаммада аль-Бухари (ум. 870) и Муслима ибн аль-Хаджжаджа (ум. 875).

Основной критерий, по которому проводилась аутентификация этих сводов, – наличие цепочки ссылок (иснад), которая зачастую сопровождала каждый хадис. Те хадисы, чей иснад можно проследить до самого раннего и надежного источника, считались «убедительными» и принимались как подлинные, в то время как те, которые не соответствовали данному критерию, отвергались как «неубедительные». Основная проблема этого метода, однако, заключается в том, что вплоть до IX в., когда процесс составления этих сводов был завершен, надлежащий и полный иснад никоим образом не считался существенным элементом в распространении хадисов. Многочисленные исследования Джозефа Шахта о развитии шариата показали, насколько большому количеству широко признанных хадисов предположительно приписывались цепочки ссылок, чтобы придать им более высокий статус подлинности. Отсюда причудливая, но точная максима Шахта: «Чем более совершенен иснад, тем с более поздними преданиями он связан».

Но существует еще большее препятствие для использования Сунны Пророка в качестве основного источника права. После того как аль-Бухари и аль-Хаджжадж предельно строго изучили каждый хадис на предмет правильных ссылок, выяснилось, что их метод грешил отсутствием какой бы то ни было попытки придерживаться политической или религиозной объективности. Основная часть тех преданий, которые считались убедительными, были названы таковыми не потому, что их иснады были достаточно серьезными, а потому, что они отражали большинство верований и практик общины. Другими словами, хадисы были упорядочены, а Сунна разработана для того, чтобы придать смысл исламской ортодоксии и ортопраксии путем узаконивания тех верований и практик, которые уже были широко приняты большинством улемов, и ликвидацией тех, которые приняты не были. Хотя некоторые хадисы могут на самом деле содержать подлинное историческое ядро, истоки которого можно проследить вплоть до Пророка и его первых Сподвижников, правда заключается в том, что Сунна в большей степени отражает мнение улемов IX в., нежели уммы VII в. В конце концов, цитируя Джонатана Берки, «не сам Мухаммад определил Сунну, а скорее память о нем».

Достойная доверия или нет, Сунна была крайне бессильна при обращении к ней по множеству правовых вопросов, которые возникали по мере расширения ислама и превращения уммы в империю. Для решения этих проблем, о которых напрямую не говорится в Коране и Сунне, необходимо было разработать ряд других источников. Главным среди них было использование суждений по аналогии, или кийас, которое позволяло улемам проводить параллели между своим сообществом и общиной Мухаммада при выработке решений по новым и незнакомым дилеммам. Разумеется, пределы проведения аналогий практически не знали границ, и во многих случаях школы права, основанные на традиционалистском подходе, с осторожностью относились к тому большому значению, которое придавалось рассуждениям об откровении. Так что, пока кийас оставался жизненно важным инструментом в развитии шариата, улемы все в большей степени зависели от четвертого источника права – иджмы, или «юридического согласия».

Опираясь на высказывание Пророка о том, что «моя община никогда не согласится на ошибку», улемы полагали, что единодушное согласие правоведов одного периода по конкретному вопросу может создать обязательные юридические решения, даже если эти решения, по-видимому, нарушат коранические предписания (как это было с практикой забрасывания камнями за прелюбодеяние). Подобно Сунне, иджма была разработана специально для создания ортодоксии в мусульманском сообществе. Но что более важно, иджма служила для закрепления авторитета улемов как единственных, кто определял приемлемое поведение и убеждения мусульман. Действительно, прежде всего на основе иджмы были сформированы школы права.