Ненавижу и… хочу - Анна Веммер

– Привет, Лиз. Как дела? Отдыхаешь?

– Да. Здесь довольно неплохо.

– Леха говорил. Почти санаторий. Ну, знаешь, не так уж это и плохо, да?

– Да. Пожалуй. Я не против, просто… голова кружится.

– От перемен?

– В прямом смысле. Здесь очень душно. Хочешь кофе? В апартаментах есть кофемашина, а Лешка привез мне потрясный кофе.

– Не откажусь. К тому же я привез тебе кое-что от Лехи.

– А сам он что?

– Улетел в Прагу. Срочно. Какой-то важный контракт. Просил передать, что вылетает сегодня вечером, чтобы ты не теряла. И передать вот это.

Он машет небольшим черно-золотым пакетом с логотипом известного шоурума с домашней и эротической одеждой. Я хмурюсь и злюсь. Зачем Леша это сделал? Неужели так торопился передать мне пижаму, что даже не переложил ее в нейтральный пакет? Обязательно напоминать мне о первой ночи после возвращения? Вадим – это не курьер и не водитель. Это… нечто более личное.

– А где Темыч?

– На тренировке до четырех. Я обычно хожу в бассейн в это время.

– Я помешал?

– Нет. Я рада тебе, правда. Садись.

Мы рассаживаемся в гостиной, и я делаю чай для себя и эспрессо Вадиму, и вдруг замечаю, что почему-то дрожат руки.

– Значит, Леша не приедет на Новый год?

– Сказал, что постарается. Но контракты – непредсказуемое дело, особенно с чехами.

– А почему он сам не сказал? Не позвонил?

– Срочно сорвался, по дороге в аэропорт хотел посмотреть документы. Прилетит, звякнет, я думаю. Ну или наберешь сама.

– Хорошо.

– Ты в порядке?

– Да. Немного нервничаю, это побочный эффект… хм… терапии.

– Ты разлюбила кофе?

– Его нельзя во время курса антидепрессантов.

– Не посмотришь, что он передал тебе?

– Это всего лишь пижама. Я пролила на свою гранатовый сок.

Вадим с наслаждением, даже я бы сказала преувеличенным, делает глоток кофе. Я ладонями обхватываю чашку, вдыхаю травяной запах сбора и смотрю в окно, где снова занимается метель.

– Его телефон выключен.

– В самолетах всегда заставляют выключать телефоны.

– Да. Но Леша никогда не выключал. У него был друг-пилот, который однажды сказал ему, что все это фигня, и современные телефоны не создают помех. Мы всегда спорили об этом, каждый полет почти доходили до скандала. И он никогда не выключал. Что происходит, Вадик?

Внешне он спокоен, но я все равно чувствую подвох. Желудок сжимается от спазма и сердце бьется так, что я едва слышу собственный голос.

– Это Михаил, да? Он что-то сделал? Он…

Я ставлю чашку на стол, чтобы ненароком не разбить. От внезапно пришедшей на ум мысли шумит в ушах.

– Ты на него работал, да? Ты сливал ему информацию. Присматривал за мной… Он от тебя узнал, да? Что мы вместе?

– Лиз, не неси хуйню…

– Ты заходил в кабинет Леши, когда мы спали там. А потом интересовался, все ли между нами кончено. Алевтина смотрела камеры! Вадик, как ты мог так с нами поступить? Со мной? Я думала, ты хочешь помочь…

Мысли путаются, а губы не слушаются. Я резко умолкаю и смотрю на него, кажется, жалобно. Ненавижу себя за страх, который заботливо и старательно вырастил в душе Михаил Герасимов. Но даже приближенный к нему человек вызывает у меня дрожь и панику.

– Что с Лешей? Где он?!

Вадим резко встает. Чашка падает на светлый ковер, оставляя безобразные пятна кофе. В облике бывшего приятеля что-то неуловимо меняется. Будто черты становятся острее, а взгляд – холоднее. В нем искрит какое-то странное безумие. Делая шаг навстречу мне, Вадим уже не похож на самого себя.

И я его боюсь.

Попытка броситься к двери проваливается с треском. На моем запястье смыкаются стальные пальцы, причиняя боль, и Вадим подтягивает меня к себе. Рядом с ним я совсем крошечная, наши силы настолько неравны, что он даже не замечает неистовое сопротивление.

– Лиза… умная Лиза. Нахрен тебе Каренин? Ты мне скажи? Нахера?! Он даже не попытался выяснить, почему ты ушла! Решил разделить тебя с другом. Не давал видеться с сыном. Зачем, Лиза?! Зачем?!

– Пусти меня немедленно!

Я пытаюсь выглядеть строго и отстраненно, но он чувствует страх. Чувствует, видит. Пытается поцеловать меня, но от первой попытки я уклоняюсь, а от второй не дают – Вадим обхватывает мой затылок ладонью и впивается в губы. Больно, мерзко, шарит у меня во рту языком, а грудь под моими руками тяжело вздымается. Мы врезаемся в стол. Я судорожно шарю по нему рукой, нащупывая что-то тяжелое. Удар получается слабым, но Вадик отшатывается, и я вновь пытаюсь прорваться к двери.

Вот только кричать почему-то не выходит. Словно голос просто выключили, как мешающий телевизор. И в легких совсем нет воздуха, его весь забрал поцелуй.

Мне почти удается! Пальцы скользят по дверной ручке, но мощный удар сбивает меня с ног. Только чудом я не выпускаю из рук стеклянную вазу, которой ударила Вадика. Он ее, кажется, даже не замечает. Садится, обхватив бедрами мои ноги, не давая сопротивляться, и берется за пуговички рубашки.

– Вадим! Не смей! Ты сумасшедший! Я буду орать! Вадик, хватит…

Размахнувшись, он отвешивает мне обжигающую пощечину, от чего голова идет кругом.

– Вадик, я беременна, не надо! Это опасно…

– На аборте сэкономишь! – рычит он.

Эта злобная насмешка неожиданно придает мне энергии и, когда он на секунду ослабляет хватку, чтобы спуститься ниже и взяться за пряжку ремня на моих джинсах, я нахожу в себе крохи сил приподняться.

Потом размахнуться и двинуть ему вазой по виску.

Вадим издает странный звук, нечто среднее между стоном и рыком. А затем валится на пол, как мешок с картошкой. По его лицу струится кровь, и я в панике щупаю пульс. Но, кажется, он жив.

– Урод.

Меня трясет и, если бы я могла, то забилась бы в дальний угол и скулила там, пока кто-нибудь не вызвал бы помощь. Но с Лешкой что-то не так. Я знаю это, я чувствую – ему нужна помощь. Только как понять, где он и что делать?

Стук в дверь врывается в хаотично пляшущие мысли. А это еще кто? Первая мысль: Лешка! И я едва не подрываюсь, чтобы распахнуть дверь и броситься в объятия мужа. Но нет, это не он. Он не стал бы стучать, я полагаю, если бы приехал, то взял бы ключи – он ведь числится здесь проживающим.

Потом я думаю: а если это Михаил? И нервно смеюсь, потому что следом, прежде чем я успеваю сообразить, приходит мысль «двоих мне прятать некуда».

Но голос, который я слышу, принадлежит последнему человеку, которого я жду здесь увидеть.