Лука, или Темное бессмертие - Франк Тилье

Она повторила эту фразу десяток раз, слегка раскачиваясь, как маятник.

– Я выпью, потом снова помочусь, потом снова выпью, и так дальше. А почему бы этому не сработать? Мы можем продержаться несколько лишних дней, если будем так делать.

Несмотря на невиданное страдание, ею владело свирепое желание жить. Помимо ее воли, рука схватила бутылку. Вожделение превратилось в омерзение, когда она открыла крышку и ощутила нестерпимый аммиачный запах. Пить это было невозможно, моча тоже, наверное, могла испортиться, и в довершение всего ей больше не хотелось писать.

Она поставила бутылку обратно и отказалась от этой идиотской мысли.

Жажда или удушье…

Теперь она смотрела на виселицу и на большую петлю из коричневой пеньки, которая ждала хрупкое горло, чтобы затянуться. По крайней мере, смерть через повешение была бы куда быстрее. Непостижимая боль, конечно, но пришлось бы пережить лишь один скверный момент, максимум одну минуту. Что такое в жизни одна минута?

А вот то, что сейчас…

Флоранс сдохнет, не получив ответа, и вот это, без сомнения, хуже всего. Почему их похититель так и не показался? Он что, предпочитает разглядывать их через камеру или же этот молчаливый извращенец скрывается по ту сторону занавеса?

Все это не имеет никакого смысла. Людей не похищают просто ради того, чтобы они агонизировали внутри цилиндра, даже не объяснив причины их заточения, даже не приходя посмотреть на них. У их палача, может, и были свои резоны ополчиться на Бертрана после истории с суррогатным материнством, о которой писала вся пресса, возможно, этот чокнутый потерял малыша или жену родами, ну что-то в таком роде.

Но она-то? Их с сокамерником ничто не связывает: у них нет ничего общего, они не знакомы. И вопрос тут не в мести, не в пытке, не в сексуальном извращении или каком другом. Вопрос тут… ни в чем.

Непостижимо.

Поскольку пластиковой пуговицы у нее не было, Флоранс стала сосать пропитанный слюной шнурок из капюшона куртки. Хитрость, о которой упоминалось в одном из репортажей о выживании: это стимулирует слюнные железы. Она подумала о матери, которая, скорее всего, не знает о ее исчезновении. Они созванивались только раз в неделю, по пятницам, виделись раз в две недели, и Летиция не следила за Флоранс по Facebook.

При мысли, что она больше никогда не увидит мать, не сможет обнять ее, молодую женщину охватил гнев. В знак последнего протеста против неотвратимости она поднялась в прощальном порыве, и едва удержалась на затекших ногах, и чуть не разорвала легкие в долгом животном крике, ударив худыми кулаками в пластик.

В ответ на ее вопль по другую сторону занавеса раздалось гудение машины. Она различила звук всасывания, что-то вроде неожиданного журчания.

Справа от нее Бертран встал на колени, не сводя глаз с верха цилиндра. Она не сразу поняла: лицо ее товарища по несчастью так осветилось, что напомнило ей верующего, которого осенила небесная благодать. Он стоял там с полуоткрытым ртом и вывалившимся языком, немного загнутым кверху, как у хамелеона.

Что с ним случилось? Он тоже услышал? Струя воды вдруг ударила ему в лоб. Бертран кинулся на пол и начал собирать крошечные капельки кончиками пальцев, стараясь донести их до рта.

В этот самый момент Флоранс ощутила на темени и на затылке словно бы прохладную ласку. Электрический разряд пронзил ее с головы до ног.

Возможно ли, что ее молитвы были услышаны? Что их похититель появился наконец и оказал им милость? Она впилась ладонями в волосы и облизывала их, пока не поглотила последнюю частицу влаги. Потом посмотрела вверх.

Струя прямо в лицо.

Из дыры наверху, на уровне крышки, бил водопад. Флоранс прижалась к стенке и широко открыла рот, вытянув язык до самого носа и откинув голову назад. В своем цилиндре Бертран прибег к иной стратегии: он сложил руки ковшиком и поднял их над головой. В обоих случаях основная часть жидкости текла мимо, просачиваясь между пальцами, но небольшая ее доля находила верную дорогу в глубину горла.

Выплески умножились в более ровном ритме.

Флоранс испытывала беспредельную радость при каждом, пусть даже крошечном глоточке, радость, смешанную со страхом, что щедрость их похитителя иссякнет так же внезапно, как началась. В конечном счете все могло оказаться извращенной игрой, нацеленной на то, чтобы снова внушить им надежду, но ей было плевать. В это мгновение не было ничего слаще, чем эта жидкость, обычно безвкусная, эта струя жизни, которую мы даже не замечаем. Молодая женщина собирала каждую капельку, как драгоценное блаженство.

Флоранс не смогла бы сказать, сколько времени и усилий ей потребовалось, но наступил момент, когда жажда прошла. Она столько выпила, что ее живот напоминал мешок волынки. Бертран тоже перестал пить. Он снял верх комбинезона и майку и с блаженным видом подставил грудь под струи воды.

Мысль ей понравилась. Она отвернулась, чтобы ни Бертран, ни камера за спиной не могли ее видеть, сняла майку и лифчик, пропитанные прогорклым потом последней пробежки, и с силой протерла руки, груди и мускулистый живот. Мысленно она благодарила похитителя. От всего сердца.

Нельзя терять надежду! Он хочет, чтобы мы были живы. Мы нужны ему!

Она вытерлась спортивной курткой и понюхала майку, движимая вернувшейся энергией. И испытала такое чувство, будто все мучения скоро кончатся. Она увидит свет дня, вдохнет свободу всей грудью.

Ее свобода…

Когда она повернулась, Бертран стоял нагнувшись. Он погружал пальцы в слой воды, собравшийся на полу, как усталый золотоискатель, ищущий последнюю крупинку. Сморщившись, он выпрямился и начал разглядывать дыру рядом с крышкой и трубу, которая уходила вверх и исчезала за занавесом. Его лицо опять стало серьезным. Вода продолжала литься.

– Этот мерзавец не давал нам пить, он не стремился облегчить наши мучения. Звук помпы за занавесом, вода, которой мы желали больше всего на свете…

Он замолчал, прижав кулаки к перегородке. Когда Флоранс посмотрела на него, глаза в глаза, у нее возникло впечатление, что она видит, как рассыпается карточный домик. Она не сразу поняла его слова, но уловила смысл, изначально затуманенный эйфорией последних минут. В свою очередь она оглядела промокшую куртку, потом уровень воды, который начал подниматься.

– Флоранс, с самого начала очевидность была у нас перед носом. Эти цилиндры не просто тюрьма. Они… резервуары для воды.

Молодую женщину затрясло.

– Нет-нет… Это невозможно. Такого не может быть. Только не это.

Бертран следил за неровной струей, которая лилась выплесками, как если бы кто-то, прячущийся по другую сторону занавеса, открывал и закрывал клапан, подавая больше или меньше воды. Его лицо исчезло за потерявшей прозрачность поверхностью пластика, на которой оседало его дыхание.

– Он нас утопит.

Тишина.