Леди Клементина Черчилль - Мари Бенедикт

– Слава Богу. Ты же знаешь, что один я не справлюсь.

Мы сплетаем пальцы наших рук. Какие бы домашние проблемы не разделяли нас, какие бы семейные раздоры ни вбивали между нами клин, как бы ни сказались на нас годы трудов по созданию мечты Уинстона в Чартвелле – его Англии в миниатюре – мы едины в нашей службе стране. Вместе мы снова будем служить в Адмиралтействе, во время другой войны. Круг замкнулся.

Глава двадцать девятая

6 и 10 мая 1940 года

Лондон и Хертфордшир, Англия

– Идем, Клемми. Нам надо спустить корабль, – басит Уинстон.

Я заканчиваю инструктировать секретаря, так что поднимаю палец. Коллективный вздох, немой, но все же слышимый, со стороны членов штаба, снующих туда-сюда с приказами Уинстона. Никто кроме меня не смеет шикнуть на лорда-адмирала.

Вывесив первый список жертвователей, которых я наметила для сбора средств на минные тральщики – гражданские суда, реквизированные и переоборудованные для военных нужд, я смотрю на Уинстона. Он ждет меня у двери кабинета, заставленного теперь столами, хотя недавно эта огромная комната была предназначена только для лорда-адмирала.

С момента объявления войны, когда Уинстон принял пост лорда-адмирала, вся страна вместе с нами устремилась вперед с ощущением необходимости и целеустремленности. Через несколько дней после назначения Уинстона мы переехали в Дом Адмиралтейства вместе с Мэри и принялись за рутинную работу по шестнадцать часов кряду семь дней в неделю в окружении правительственного штата, привыкшего работать при вялой администрации Чемберлена всего по пять-шесть часов в день. Но на что им жаловаться? Их новый руководитель работает в таком же режиме, да и я тоже, к тому же казалось, что и немцы будут работать безостановочно. С тех пор, как Уинстон принял пост, нацисты стали обстреливать британские суда, и мы потеряли в Северном море авианосец «Кариджес», океанский лайнер «Атениа» и военный корабль «Ройял Оук» у Оркнейских островов и шестьдесят тысяч тонн груза. И, хотя после первой волны атак наступило затишье, мы все понимали, что это только начало.

Сразу же после переезда из наших апартаментов в Морпет-Мэншнс в Дом Адмиралтейства, я поняла, что нам нужен более современный центр управления с подходящим кабинетом для активно работающего лорда-адмирала, а не дряхлый бастион для раутов. Мы преобразовали дорогой парадный зал и множество жилых и развлекательных помещений в морской командный центр, переведя нашу квартиру на два верхних этажа. То, что прежде было нашей главной квартирой, было разделено на рабочие комнаты. Вместо легкомысленного оформления в морской тематике, оставшейся в наследство от жены прежнего лорда-адмирала Даффа, мы сменили обивку и мебель на более пригодные для кропотливой работы военного времени. Чартвелл был заколочен, остался только Апельсиновый коттедж для Моппет, Дианы и двух ее маленьких детей, Джулиана и Эдвины, эвакуированных из Лондона. Мы с Уинстоном застрянем в Лондоне надолго, как бы горько это ни звучало, и сейчас при нас останется Мэри, которая ходит в школу и работает в столовой Красного Креста.

Ощущение безотлагательности, охватившей нацию, сподвигло к действию даже Рэндольфа, хотя не к тому, которого мы с Уинстоном от него ожидали. Уволившись с работы, чтобы присоединиться к старому полку Уинстона, четвертому гусарскому, он сосредоточился на стараниях найти себе невесту и зачать наследника на случай, если его убьют на войне. Он осыпал предложениями любую мало-мальски подходящую девушку, с которой сталкивался, – по слухам, восемь предложений восьми разным женщинам за две недели по всему Лондону, к нашему ужасу – и получил от всех громкие отказы, пока не наткнулся на Памелу Дигби. Эта чувственная рыжеволосая старшая дочь лорда и леди Дигби выросла в довольно унылом сельском Дорсете, и хотя она делала вид, что обожает ездить верхом, по первой нашей встрече я поняла, что она в восторге от возможности попасть в эпицентр власти. Даже во время поспешного венчания – вместе с множеством других британцев, чьи сыновья ждали назначения – в церкви Сент-Джон в Смит-сквер с приемом в одном из залов Дома Адмиралтейства, где невеста была в темно-синем платье, берете и такого же цвета мехах, словно не было времени для венчального платья, я видела, что ей интереснее стать просто Черчилль, чем конкретно миссис Рэндольф Черчилль. И все же эта девушка казалась мне милой, и я решила поддерживать этого нового члена нашей семьи, а в браке с Рэндольфом ей это понадобится. А мне и так хватало хлопот с Рэндольфом, чтобы еще враждовать с его женой.

– Клемми, фрегат ждать не будет, – ворчит Уинстон, пусть и тихо. Я вместе с ним спускаю на воду новый авианосец, который он упрямо называет старинным термином «фрегат».

– Вы все отослали? – спрашиваю я секретаря.

– Да, мэм. Я свяжусь с этими возможными донаторами сегодня, – кивает она, и я надеюсь, что этот важный проект в нужных руках.

Когда Уинстон получил свое назначение, я решила, что больше не буду ждать, чтобы он включал меня в свою работу, но сама найду важные проекты. На каждый спускаемый вместе с мужем военный корабль я предпринимаю проект, на который у Уинстона нет времени, но который я считаю достойным внимания – содержание родильного дома в Фулмер Чейз для солдатских вдов, к примеру. Я продвигаю достойные задачи, не желая заниматься исключительно этикетом, присутствую с Уинстоном на непростых встречах с родственниками, потерявшими своих сыновей, и устраиваю для семей погибших специальную трибуну на параде конной гвардии, например. Давнее наследие «Розауры» означает, что я не буду дожидаться приглашения войти в историю.

Я осознаю, это может оказаться нашей последней возможностью работать внутри кухни британской власти, и я не желаю упустить такой возможности. Когда я принимаю это бремя, снова становясь женой лорда-адмирала спустя почти тридцать лет, я испытываю почти неловкое ощущение опьянения и спокойствия. Странно, как я расцветаю под стрессом в кризисе, и никну под бременем нормального существования.

– Клемми, – снова нетерпеливо повторяет Уинстон.

– Иду, – отвечаю я и иду к мужу.

Я вытираю слезы Нелли своим промокшим белым носовым платком. Как же моя младшая сестренка отважно держится под грузом своей двойного несчастья, думаю я. Ее долго болевший муж Бертрам, десятилетия страдавший от ран, полученных еще во время Великой войны, четыре дня назад умер от рака, а всего через два дня она получила известие, что ее сын Джайлз попал в Норвегии в плен к нацистам. И хотя Уинстон хочет, чтобы я постоянно была у него под рукой, моя сестра заслуживает моего утешения и поддержки, поэтому