Повелитель императоров - Гай Гэвриэл Кей

На холоде тем не менее дорога вниз по холму казалась длиннее, а переулки более извилистыми, чем в начале вечера. Странно, как трудно идти в нужном направлении. Он все время видел эти призрачные язычки пламени, они то появлялись, то исчезали. О них нельзя было говорить, но они его очень пугали. Он просто подпрыгивал от страха. Мардок продолжал путь, тихо ругаясь.

Когда с ним поравнялись носилки, которых он не заметил и не услышал, и резкий голос аристократа изнутри спросил, не может ли гражданин помочь храброму солдату Империи, он был просто счастлив принять помощь.

Ему удалось поклониться, затем он забрался на носилки, когда один из могучих носильщиков отодвинул для него занавеску. Мардок уселся на пышные подушки и внезапно почувствовал свой собственный неаппетитный запах. Мужчина, сидящий внутри, оказался еще более крупным, чем носильщик, — поразительно крупным. Он был огромен. Когда опустилась занавеска, стало совершенно темно, и Мардок ощутил сладковатый запах каких-то духов, отчего его желудок чуть не скрутил новый приступ.

— Ты направляешься к берегу, как я полагаю? — спросил патриций.

— Конечно, — фыркнул Мардок. — Где же еще солдату найти шлюху, которая ему по карману? Прошу прощения у вашей милости.

— С тамошними женщинами лучше быть осторожным, — сказал тот человек. Он говорил четко, его голос оказался до странности высоким и очень ясным.

— Все так говорят, — пожал плечами Мардок. Здесь было тепло, подушки были поразительно мягкими. Он чуть не уснул. В темноте он с трудом различал черты лица своего спутника. Видел только огромное тело этого человека.

— Все проявляют мудрость. Выпьешь вина?

Два дня спустя, на перекличке солдат Первого аморийского в Деаполисе, Мардок Сарникский оказался среди троих отсутствующих и по обычаю объявлен дезертиром. Так действительно случалось, когда молодые солдаты из деревни попадали в Город и подвергались испытанию тамошними соблазнами. Их всех предупреждали, конечно, перед тем как отпустить в увольнение. Пойманным дезертирам грозило наказание в виде ослепления или увечья — это зависело от воли командира. За первый проступок, если они вернутся добровольно, могли просто выпороть кнутом. Но поскольку вероятность войны возросла, а на верфях в Деаполисе кипело строительство, как и на противоположном берегу пролива, за маленькими лесистыми островками, солдаты знали, что те, кто не вернется по собственной воле, могут ждать гораздо худшего, если их выследят. В военное время за дезертирство казнили.

В течение пары дней слухи стали более конкретными. Восточная армия лишалась половины жалованья. Потом кто-то услышал, что они лишатся всего жалованья. И что-то насчет обещанной земли в качестве компенсации. Земельные наделы на краю пустыни? Никто не находил это забавным. Говорили, что их получат те, кто останется на востоке. Остальные отправятся на войну — на тех кораблях, которые клепали слишком быстро, что тревожило пехотинцев. Вот почему их перевели в Деаполис. Чтобы плыть далеко на запад, прочь от дома, в Батиару, сражаться с антами и инициями, этими племенами дикарей и безбожников, которые поедают жареную плоть своих врагов и пьют их горячую кровь или вспарывают солдатам животы кинжалами и насилуют их туда, перед тем как оскопить, содрать кожу и повесить на дубах за волосы.

Двое из трех солдат вернулись на второй день, бледные и испуганные после пьяного загула. Они выдержали порку, а потом их вылечил лекарь легиона при помощи вина, вылитого на раны и влитого в глотки. Мардок из Сарники не вернулся, его так и не нашли. Повезло гаду, решили некоторые из его товарищей, с тревогой глядя на строящиеся корабли.

— Выпьешь вина? — услышал Мардок высокий резкий голос в сумрачном тепле закрытых носилок. Походка носильщиков была ровной, убаюкивающей.

Глупо спрашивать об этом солдата. Конечно, он выпьет вина. Чаша оказалась тяжелой, украшенной драгоценными камнями. Вино — темным и добрым. Человек смотрел на Мардока, пока тот пил из чаши.

Когда он протянул ее снова за вином, огромный патриций медленно покачал головой в замкнутой душистой полутьме.

— Этого хватит, мне кажется, — сказал он. Мардок заморгал. Ему смутно казалось, что на его бедре лежит ладонь, и не его ладонь.

Ему показалось, будто он произнес:

— Отвали.

* * *

Рустем был лекарем и провел много времени в Афганистане, поэтому его не шокировали и не удивили железные кольца, вделанные в столбики кровати, и другие, более деликатные приспособления, которые он обнаружил в комнате, куда его проводили, в маленьком роскошном гостевом доме сенатора неподалеку от тройных стен.

Он пришел к выводу, что в этой спальне Плавт Бонос любил развлекаться вдали от уюта — и надзора — своей семьи.

В этом не было ничего неожиданного: аристократы всего мира занимались одним и тем же в разных вариантах, если обстоятельства их жизни позволяли уединиться. В Керакеке не имелось таких домов, разумеется. Все в деревне знали о том, что делают все остальные, начиная с крепости.

Рустем вернул набор тонких золотых колец — он с опозданием понял, что они по размеру соответствуют мужским половым органам разной величины, — в предназначенный для них кожаный мешочек. Затянул завязки и положил мешочек вместе с шелковыми шарфами и мотками тонкой веревки, а также многими другими непонятными предметами в обитый медью сундук, из которого достал все это. Сундук оказался незапертым, а комната теперь принадлежала ему как гостю сенатора. Он не чувствовал себя виноватым в том, что осмотрел ее, пока размешал собственные вещи. Он ведь шпион Царя Царей. Ему нужно совершенствоваться в этом искусстве. От щепетильности придется отказаться. Будет ли великому Ширвану и его советникам интересно узнать о ночных пристрастиях распорядителя Сената в Сарантии?

Рустем закрыл сундук и бросил взгляд на гаснущий огонь. Конечно, он мог бы сам его раздуть, но принял другое решение. Те предметы, которые он только что обнаружил и держал в руках, вызвали в нем необычные чувства, он вдруг осознал, как далеко он от своих жен. Несмотря на усталость после долгого и бурного дня — с гибелью человека в самом его начале, — Рустем отметил в себе, как профессионал, признаки возбуждения.

Он подошел к двери, открыл ее и крикнул вниз, чтобы кто-нибудь развел огонь. Дом был маленький. С первого этажа немедленно донесся ответ. Через несколько секунд он с удовлетворением увидел молодую служанку — чуть раньше она назвала себя Элитой, — которая вошла в комнату, почтительно опустив глаза. Он думал, что явится довольно чопорный управляющий, но подобные обязанности явно были ниже достоинства этого парня, и, возможно, он уже спит. Час поздний.

Рустем сидел на подоконнике и смотрел, как женщина раздувает огонь и подметает пепел. Когда она закончила и поднялась с колен, он мягко произнес:

— По ночам я мерзну, девушка. Я бы предпочел, чтобы ты осталась.

Она покраснела, но не стала возражать. Он знал, что так и будет в доме такого сорта. Ведь он — почетный гость.