Земля забытого бога - Максим Дуленцов

Стояла малая деревня Шемети на высоком склоне у маленькой речки. Кто когда первый на это место заселился – время про то молчит. У стариков осталась легенда, что с Керженца, с лесов, после воцарения на троне государя-антихриста Петра и начала гонений на староверов-раскольников, пришли в землю эту семьи, бежавшие с мало-мальски насиженных мест у Волги. С центральных провинций множество народу старой веры на Керженец пришло, да места там уж и не было. Разве в скиты идти, а в скитах житие несладкое: знай, молись да от игумена жди благости, авось накормит. А кормежка не бог весть какая, а работа в скитах тяжелая, на весь день, только в воскресенье и можно отдохнуть, ежели повезет.

Вот и потянулся люд благочестивый дале, в леса дикие, где закона государева нет. Вдоль по Обве расселился, где можно было, где луга заливные да чернозем жирный. А кому места не хватило – дальше, вниз по Каме, аж до Волги пошли. Но и там гнали, местные ли старожилы, приказчики ли заводские, кто земли жалел, что государством дадена в оброк по четыре рубля, кто силы работной хотел дармовой на заводы – не было житья поборникам древлей веры.

Вот и селились они в лесах уральских, где земля не родит, а лес такой, что не продраться, за лосем пойдешь – да и сгинешь. В деревне малой Шемети земля была плоха, вырубили лес на высоком берегу немного, садили там помаленьку – тем и жили. В сухой день да по зиме можно было выехать на тракт, в Ильинский погост съездить, лыко да лапти на хлеб обменять, на одежку мало-мальскую.

По зиме, когда голодно совсем становилось, отправляли насельники сыновей по заводам – в Полазну да Хохловку. Там и тепло в бараках, и деньгу давали понемногу, и кормежка горячая на обед и ужин. Приходили сыновья весной с мошной медяков, как раз в пору хлеба да крупы прикупить. А иной раз и не приходили: хомутали заводские приказчики толковых молодых парней навсегда, к заводу приписывали, и не видали их дома боле ни отцы, ни матери. Только на лодке, бывало, к заводу съедут, придет парень на берег – даст заработок, что скопил за год, – и обратно в завод, к печам, или на руду в шахты.

Благо еще, что хозяйка, их благородие баронесса Мария Артемьевна, в угодиях своих уральских отродясь не бывала, все по Петербургу да Парижу проживала. Да и вольница была в землях, что не у заводов находились, ревизских сказок никто не писал, а если и приезжали учесть всех, в крепости находящихся, так деревни вымирали, только стариков оставляли, а иные и так по лесам сидели.

Так бы и прожили в малой деревеньке Шемети насельники, спокойно, в благости и труде. Старую веру почитали бы, по Спасову согласию детишек в великоросской церкви крестили, а службы по молельням в домах справляли, если бы не два казака, что от Емельки Пугачева сбежали, чуя скорую расправу над смутьянами войсками императрицы.

Чутье не подвело Осипа и Ивана, в сентябре под молотьбу хлебов повязали государя самозваного, а через полгода и совсем отсекли ему члены его мужицкие и голову насмерть.

А вот Шемети, деревенька та, что стояла покойно уж двадцать лет на высоком берегу малой речушки, стала пристанищем ушкуйников, что грабили без разбору барки да людей топили. И зажила деревенька богато, на завод ходить уж никто не думал – зачем, если питья-еды вдоволь, в мошнах монета звенит. Да разве укроется зло то от ока государева? Пришла беда, откель не ждали насельники, продала за долги заводы свои и часть имения дальнего Мария Артемьевна, продала не просто кому, а человеку деловому, работящему.

Приехал как-то младший сын Ивана Зенкова, Лука, в деревню из Ильинского, да и объявил весть:

– По Ильинскому погосту слухи идут – новый барин появился. Завод Хохловской да Чермозской скупил, сам тута жить будет, ревизию хочет делать. А как к нам нагрянет да оброк стребует али на завод утянет? Ховаться надо будет, иначе и в барщину, и в рекруты. А в заводах воинские команды встанут для пресечения смуты.

Зашумела деревня, решили сторожей выставить по лесной дороге да по реке, дабы предупредили, когда прятаться. А Иван с Осипом потихоньку другой расклад учинили:

– Слушай, пора нам уходить, раз такое дело. Зашумела земелька, затряслась, нутром чую, – говорил Иван, – добра скопили немало, надо на низ двигать, пока лед не стал.

– На лодке не уйдем, добра много, тяжело, – покачал головой Осип. – Да и четверых не потянет косная.

– Кто это вчетвером? Кого брать собрался, Михайлу, что ли, этого?

– Нет, Федьке обещалися ведь, а без Груни я не пойду. Вначале в церковь с ней, потом на низ, так было оговорено.

– Вот заладил, жениться невтерпеж… Ладно, девку твою возьмем. Есть план у меня.

– Какой? – недоверчиво спросил Осип.

– Какой? – из-за кустов высунулся вездесущий Федька.

– Вот пострел, караулишь, что ль? – улыбнулся Иван.

– А как вы меня обманете? – хитро улыбнулся Федька, вытирая подолом рубахи сопли.

– Ладно, слушай. На косной не уйти с товаром, да и опасно. Надо барку с верхов брать. На ней с командой уйдем под парусом, и не приметит никто – барка и барка, товар везет.

– Да как же мы барку-то возьмем? – удивленно спросил Федька. – Ведь с верхов идут с пушками. Если соляная, то еще ничего, а если чугун везет да медь – там и охрана.

– Да какая там охрана, видал я эти барки! Да, пушки присутствуют, но мужички-то обычные, ежели токмо приказчиков пара с пистолями, да и то вряд ли. Кошку кинем, приказчиков и солдат за борт, остальные не пикнут. А ежели что – у нас четыре пистоля да фузея. Не успеют и перекреститься. Барку возьмем за дальними скалами, выше Полазненского завода, сразу в церкву, с девкой своей обвенчаешься – и на низ под парусом.

– Дело, – удовлетворенный упоминанием Груни, промолвил Осип.

– Так, Федька, ты барку смотри на берегу, чтобы одна шла, как увидишь – беги со всех ног, мы покамест косную загрузим, товары ближе к Каме перевезем. А ты, Осип, готовь девку свою, как свистну – в охапку – и к нам.

Осип кивнул и пошел в сторону деревни. Федька, схватив кусок хлеба в тряпицу, рванул по тропке в лес, барку караулить. Иван же пошел косную грузить, мужичков на подмогу звать. Решил, что скажет им, мол, перепрятать решил припасы к зиме, чтоб не тревожить насельников. Часть припасов придется им отдать, мужики до добра были охочие, брали все с радостью.

Мечтал Михайло в сарайке своей о жизни будущей, хорошей жизни, в божьей земле, где нет горя-печали, где радость и свет господень. Вот дойдет он до Беловодья, минует горы по карте на золотой табличке, встретит его епископ и скажет: «Иди, Михаил, к нам в обчество, сотвори метания, обойди храмы посолонь, прочти молитву по-старому, правильно. А и девицу свою проведи, а я обвенчаю. А после иди в поля богатые, выбирай землю, кинь семя, взрастут хлеба, возьми коров и лошадей, сколь душе угодно, лес возьми на дом, и живите в мире, плодитесь, детишек вере нашей учи, укрепляй. Бог с тобой, Михаил».

Думы эти Михайлу так окрыляли, что про отца Груниного и что погнал он его, и не помнил уж. Тем более что Груня ехать с ним хотела, от слова не отказывалась, а про отцово напутствие грозное Михайло ей не говорил, и она не упоминала. Все так же забегала в сарайку, спрашивала, как дела да когда в путь.