Гнев смотрящего - Евгений Сухов

Сейчас перед службой Чижевского стояла основная задача – полностью исключить всякую возможность новых покушений на Владислава Игнатова и проследить связь алкаша Патрикеева через фирму «Графика-Т» с Колей Радченко.

Николай Валерьянович прекрасно понимал, что проверка местности вдоль дороги на дачу Варяга является лишь вспомогательным мероприятием и подлинную безопасность может обеспечить только уничтожение врага. Действия, направленные к этой цели, шли своим чередом. Главный противник, Заботин, по-прежнему был опасен, хотя пока никак себя не проявлял. Колян – тот вообще куда-то сгинул. Но хитрый полковник все же добился важного успеха: ниточка, которую невольно дал ему Патрикеев, привела его к многопрофильной фирме «Стикс», чей офис располагался в высотке на Новом Арбате.

Тройка бывших военных разведчиков ни на час не прекращала свою работу. Никто из них не вызвался произвести «дальний выстрел», но, учитывая важность акции, зачистку исходной позиции и прилегающей территории Чижевский возложил именно на них. Абрамов свернул в тенистый переулок, подошел к подъезду огромного семиэтажного жилого дома, построенного еще до революции, огляделся и вошел в подъезд. В противоположном конце переулка он успел заметить знакомую фигуру Лебедева, гуляющей походкой приближавшегося к тому же подъезду. Карманы Абрамова оттягивали связка отмычек и кастет. Майор был готов к нежелательной встрече, поскольку и облюбованная разведчиками площадка на крыше, и чердак носили следы чьих-то регулярных посещений. Накануне Усманов подошел к подметавшей переулок дворничихе и, представившись милиционером, сообщил, что расследует несколько случаев грабежей, совершенных явно одной шайкой. В ходе разговора капитан по легкому акценту и по внешности определил, что дворничиха – татарка, и тут же перешел на не совсем еще забытый язык предков. Женщина, недавно переехавшая в столицу из Казани и скучавшая по родной речи, тут же оживилась и затрещала как пулемет. Капитан уже и сам был не рад, что применил такой способ вхождения в доверие, так как добрую половину того, что говорила дворничиха, он не понимал.

– Тут, в центре, в коммуналках, кто только не живет, – рассказывала женщина. – Коренные-то москвичи либо вымерли, либо выехали на окраины в отдельные квартиры, а в коммуналки заселилась всякая лимита…

Капитан невольно усмехнулся – слово «лимита» в массиве татарской речи прозвучало довольно забавно. А женщина продолжала:

– Жильцы верхних этажей видели, что какие-то люди проходят на чердак, но участковый пришел, а там замок висит. Он его подергал, сказал, что все в порядке, и ушел. А они, может, к этому замку давно ключи подобрали…

– Ладно, апа, спасибо, я все понял, – улыбнувшись, поблагодарил женщину Усманов и поспешно ретировался.

Абрамов, выслушав его доклад, крякнул и сказал с досадой:

– Расплодилось же при демократах всякой погани – куда ни плюнь, все в нее попадешь. Да, каков поп, таков и приход. Что ж, придется делать зачистку.

Усманов проторчал два следующих дня на лестничной клетке дома напротив, откуда интересующий их подъезд был виден как на ладони. В результате наблюдения капитан мог с уверенностью сказать, что подъездом пользуются не только его жильцы – время от времени туда входили, выходили и вновь входили, уверенно набирая код замка, бритоголовые накачанные молодые люди. Когда к подъезду приближались его обитатели, молодые качки предпочитали проходить мимо и возвращаться через некоторое время, когда уже было мало шансов столкнуться с кем-нибудь в дверях или на лестнице. Было очевидно, что парни стараются не мозолить глаза законным обитателям подъезда, большинство которых Усманов уже знал в лицо. На третий день Усманов выждал, когда большая часть молодых людей проследует в подъезд, и по рации сообщил об этом Абрамову.

Майор набрал продиктованный ему Усмановым по рации код и вошел в прохладный гулкий полумрак подъезда.

По широкой лестнице с деревянными перилами он поднялся к лифту. Тихоходная кабина со стонами и взвизгами довезла его до шестого этажа, а оттуда он бесшумно прошел до седьмого и выше, к чердаку – сначала на один лестничный марш до глухой пыльной площадки, где за железной дверцей слышалось гудение лифтовых механизмов, а затем по винтовой лестнице к той совсем крохотной площадке, загаженной голубями, на которую выходили две двери: одна вела на смотровую площадку, а вторая – на чердак. На обеих дверях висели внушительных размеров замки. Майор потрогал их – оба были заперты. Однако, приглядевшись к дверям, он понимающе ухмыльнулся: обе двери неплотно прилегали к косякам, так что изнутри можно было просунуть руку, навесить снаружи замок, запереть его и создать тем самым впечатление, будто за дверью никого нет. Пока майор осматривал замки и двери, до него донеслись обрывки негромкого разговора. Говорили на смотровой площадке:

– Этот лох пьяный был, шел из кабака… рыжий стал с ним базарить, а я подошел незаметно сбоку и как дал – челюсть свернул на хер… Рублей две штуки, сто баксов, цепочка, кольцо, браслет, часы японские, сумка кожаная классная, пейджер…

– На кой тебе сумка и пейджер?.. Стоят ерунду, а вещи приметные. Солидные барыги их не возьмут, а на барахолке продавать – мигом спалишься. Выкинь их, а «рыжье» мне отдай, я его пристрою… Комиссионные возьму, конечно…

Разговор временами заглушался шумом работающего лифта, но и того, что майор смог расслышать, вполне хватало, чтобы составить представление о роде занятий компании, собравшейся на смотровой площадке. «Да, права была дворничиха, нехорошие тут дела творятся, – подумал Абрамов. – Ну и козел этот здешний участковый… Хотя как знать – может, они ему платят? Им ведь какая-то блатхата нужна, где можно собраться, побазарить, вещички награбленные поделить, да и просто покайфовать. В коммуналке-то не очень соберешься – мигом настучат. В этих коммуналках каждый третий имеет судимость и каждый четвертый – агент ментуры. А квартиру за доллары пацанам снимать неохота. Да и вряд ли им ее сдадут, по малолетству-то…»

Размышляя таким образом, Абрамов одновременно и действовал, подбирая отмычку к замку. Он замирал, когда лифт останавливался и в подъезде воцарялась тишина, и вновь принимался за дело, когда гудение механизмов заглушало производимые им негромкие звуки. Когда очередная отмычка наконец подошла и замок открылся, майор аккуратно положил его на пол в темный угол, открыл шаткую дверь, в два шага преодолел четыре железные ступеньки и оказался на обширной смотровой площадке, обнесенной металлическим ограждением, напоминающим ограждение на кораблях. Глазам его предстала идиллическая картина: на площадке на надувных матрасах, сложенных наподобие шезлонгов, восседали четверо совсем молодых ребят – лет по семнадцати, не больше, но уже до того накачанных, что становилось ясно: майор недооценил противника. Пятым членом компании был голый по пояс и сплошь татуированный худощавый субъект лет сорока пяти. По татуировкам, из-за которых его тело имело общий синеватый оттенок, нетрудно было определить и срок, проведенный им на зоне, и его зоновский статус. Субъект явно меньше ценил комфорт, чем его молодые приятели: он сидел не на матрасе, а просто на корточках и, орудуя языком, сворачивал сигарету. На бетонном полу рядом с ним стояла спиртовка, на которой в жестяной банке кипел чифир. Самокрутками дымили и молодые качки: Абрамов, покрутив носом, уловил знакомый ему по Афганистану запах индийской конопли. «Ребята не бедные – настоящий гашиш курят», – подумал майор.