Правдивая история завоевания новой Испании - Берналь Дель Кастильо

Но вернемся пока к Хуану Веласкесу де Леону. К восходу солнца он и юноша, посланный Кортесом ему в компанию, уже вступили в Семпоалу, где и остановились у толстого касика; лошадь свою Хуан Веласкес оставил у толстого касика, поскольку у Хуана дель Рио не было лошади, и они пошли пешком в лагерь Нарваэса. Встречные индейцы, хорошо знавшие Хуана Веласкеса де Леона — капитана у Малинче, громко его приветствовали; это услышали некоторые люди Нарваэса и стремглав понеслись к Нарваэсу, надеясь получить награду за добрую весть.

Нарваэс действительно обрадовался сильно и самолично вышел на улицу, чтобы приветствовать прибывших; он сердечно обнял Хуана Веласкеса, повел к себе и посадил в кресло (даже креслами экспедиция Нарваэса была снабжена!), дружески упрекая его, что он остановился не у него. Сейчас же он отрядил человека за его лошадью и багажом, заявляя, что Хуаны Веласкесы могут проживать лишь под крышей Нарваэса. Но уже первые речи сильно огорчили хозяина. А именно, Хуан Веласкес сказал, что прибыл лишь на короткое время, чтобы приветствовать Нарваэса и его капитанов, а кстати выяснить наилучший способ примирить Кортеса с Нарваэсом. Когда же тот удивился, как это ты, родственник высокородного Диего Веласкеса, заступаешься за изменника, Хуан Веласкес резко перебил его указанием, что изменников нет, есть лишь верные слуги Бога Нашего Сеньора и Его Величества, а посему он весьма просит подобных речей в его присутствии не вести.

Тогда Нарваэс испробовал иную струну: сулил Хуану Веласкесу великие милости, если он отстанет от Кортеса. Но и это не вышло, ибо собеседник столь же сурово прекратил и этот разговор, указывая на нерушимость своей присяги.

К этому времени собрался почти весь штаб Нарваэса. Все они поспешили увидеть Хауна Веласкеса, именитого человека с тонкими манерами и могучими плечами, прекрасным лицом, удивительной холеной бородой, с громадными золотыми цепями вокруг шеи и даже плеч. Всякий хотел приблизиться к храбрецу и счастливцу, и Хуан Веласкес успел со многими переговорить, между прочим и с Андресом де Дуэро, старшим альгуасилом Бермудесом и даже с нашим монахом [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой.

Но наиболее рьяные сторонники Нарваэса установили слежку, и все тот же Сальватьерра стал убеждать Нарваэса арестовать Хуана, ибо он смущает народ. Готов был уже приказ об аресте, и лишь с величайшими затруднениями Бермудес, Дуэро и другие смогли уговорить Нарваэса не причинять насилия, а, наоборот, проявить ласку и пригласить его к обеденному столу.

Нарваэс все настаивал, чтобы Хуан Веласкес уломал Кортеса подчиниться, но тот выдвинул другой, по его мнению, более возможный план — поделить провинции Мешико между собой. Впрочем, Хуан Веласкес и тут хитрил, ибо стремился, как можно больше извлечь из Нарваэса. Со своей стороны не зевал и монах Бартоломе де Ольмедо, который за короткий срок так сумел втереться в доверие, что слыл уже близким другом и советчиком. Вот он и предложил, чтоб пред Хуаном Веласкесом был устроен парад всего войска, чтобы он лишний раз убедился, насколько бессмысленна всякая надежда на сопротивление и что Кортесу остается одно — сдаться. Нарваэс пошел на приманку, и парад состоялся в полном блеске.

На следующий день за торжественной трапезой случилась беда. Приглашен был, между прочим, еще один Веласкес, Диего, родной племянник губернатора Кубы. Он и поднял опять разговор об «измене» Кортеса; Хуан Веласкес вспылил; а тот еще более подлил масла в огонь, заявив, что товарищи изменника — тоже изменники и что Хуан порочит весь род Веласкесов; Хуан обозвал его лжецом и, кстати, отметил, что родня родне рознь и его линия Веласкесов совсем иная, нежели та, к которой принадлежит молодой лгунишка и его дядюшка. Доказательства он готов представить сию минуту, и при этих словах он ударил по своему мечу. Не будь вмешательства присутствующих, пролилась бы кровь. По требованию Нарваэса Хуан Веласкес, монах [Бартоломе де Ольмедо] и Хуан дель Рио должны были немедленно оставить лагерь. Сборы были недолги, ибо Хуан все время не снимал ни доспехов, ни даже шлема. Прощаясь с Нарваэсом, он еще раз спросил, не хочет ли тот что-либо передать Кортесу. «Ничего, — ответил тот, — уходите только скорее! Было бы лучше, если бы Вы вообще не приходили». Подле стоял и молодой Диего Веласкес. И опять бы разгорелись страсти, и Хуану грозил бы арест, если бы несколько капитанов Нарваэса из сторонников Кортеса, желавшие проводить и охранить Хуана, не обратились к нему с деланно суровым окриком — не мешкать и убираться подобру-поздорову. Решили же они его поторопить, ибо знали, что отряд всадников готовится преследовать его и его золото.

Но они благополучно добрались до речушки, то есть до нашего расположения, что было в одной легуа от Семпоалы, и здесь было не мало смеха, когда Хуан Веласкес де Леон рассказывал нам о своих речах и успехах — он успел-таки многих наделить золотом, о хитреце монахе Бартоломе де Ольмедо и дураке Сальватьерре, которого монах так легко околпачил. Мы прямо-таки покатывались со смеху, и никому не пришло на ум, что завтра — битва, что нас лишь 266 человек, что нам один выход — либо пасть, либо победить; а на каждого из нас было больше чем по 5 людей Нарваэса.

Жара спала; мы были наготове и ночь провели в том же лагере у речушки, в одной легуа от Семпоалы.

Но вернемся пока в лагерь Нарваэса. Посещение Хуана Веласкеса не осталось без последствий: кое-кто из приближенных Нарваэса стороной узнал о подарках Кортеса, о группировках в его пользу и тому подобное; наблюдение поэтому было усилено, и все как бы насторожились. Нарваэс формально объявил нам войну — это мы узнали от одного дезертира, вернее, посланного Дуэро, который сговорился с Кортесом извещать его таким путем о крупных новостях, — и вывел свое войско из Семпоалы, встав лагерем в четверти легуа от нее. Но пошел ливень, и Нарваэс и все остальные, непривычные к таким передрягам, скоро потеряли весь свой пыл. Решили вернуться опять в город, выдвинув лишь отряд конницы в 40 человек для наблюдения за дорогой, откуда нас ждали. Для поднятия настроения Нарваэс объявил, что за доставку Кортеса или Гонсало де Сандоваля живым или мертвым он назначает премию в 2 000 песо. Паролем дня определен был возглас «Санта Мария! Санта Мария!». Вот как готовился к битве Нарваэс.

Что же происходило в лагере Кортеса?

Находясь столь близко от неприятеля, мы расставили охрану из самых надежных людей, затем отдохнули немного, а потом Кортес, сидя на боевом коне, держал перед нами длинную, но сильную речь. Начал он издалека, с дел на острове Куба; указал на разницу между Нарваэсом, который стремился лишь к собственной выгоде, и нами, имевшими в виду государственные цели, расширение власти короля и силы христианства, напомнил, что именно для этой цели мы сами, а не кто-либо иной, сделали его генерал-капитаном и старшим судьей всей Новой Испании, несмотря на ряд противодействий и интриг, которые постепенно лишь прекратились; затем в ярких чертах привел на память великие наши тяготы, голод, холод, бесконечное недосыпание, отчаянные битвы и множество геройских поступков: «Вот что мы выстрадали и пережили! И вот бросается на нас какой-то Панфило де Нарваэс, точно бешеный пес, называет нас изменниками и злодеями, бунтует индейцев и самого Мотекусому, осмеливается заключить в оковы аудитора нашего короля, наконец… объявляет нам борьбу насмерть, точно неверным маврам! Раньше мы, храбрецы, лишь защищались, в случае крайней нужды, теперь мы должны наступать, иначе Нарваэс и нас самих и все дело наше ошельмует; если мы не одолеем, мы быстро, на основании его слов, из верных слуг и славных покорителей превратимся в убийц, грабителей, опустошителей. Теперь нам надлежит не только защищать нашу жизнь, но и нашу честь! Будем же единодушны, крепки и нерушимы». Тут все мы поддержали его громкими криками, а он, растроганный и обрадованный, продолжал свою речь, несмотря на наступление полной темноты.