Правдивая история завоевания новой Испании - Берналь Дель Кастильо

Среди людей Нарваэса был негр, болеющий оспой. От него страшная болезнь и пошла по всей Новой Испании, где никто раньше о ней не слыхал; опустошения были ужасающи, тем более, что темная индейская масса не знала никаких способов лечения, кроме омовений, которыми они еще больше заражались. Так умерло великое множество несчастных, не испытав даже счастья быть сопричтенными к христианской вере…

В бытность нашу в Семпоале случилось также, что гарнизон Вера Круса потребовал своей доли в золотой добыче. Они правильно указывали, что своей стойкой службой на побережье они столь же ревностно служили Богу и королю, как и те, которые проникли в Мешико. Кортес с этим вполне согласился и заявил, что их доля давным-давно отделена и хранится в Тлашкале и что стоит туда послать лишь уполномоченных для ее получения. Они и выбрали двух доверенных, между прочим, Хуана де Алькантару «Старого». Вскоре мы узнаем, что случилось и с ним, и с золотом, ибо колесо фортуны резко повернулось, и за радостью и покоем последовали дни печали и боевой суеты: прибыло известие, что весь Мешико восстал, Педро де Альваро осажден, укрепления разрушены или подожжены и что урон одними убитыми достиг уже семи солдат, а многие были ранены!

Первое известие о боях в Мешико принесено было двумя тлашкальцами; вскоре последовали и другие, а также письмо Педро де Альварадо1… Нас точно громом сразило! Ясно было, что помощь нужна немедленная. Решено было идти форсированным маршем со всей нашей силой; экспедиции в Пануко и Коацакоалькос наших капитанов Хуана Веласкеса де Леона и Диего де Ордаса были отменены, и лишь малая часть, включая сюда и всех больных, была направлена в Вера Крус, где должны были содержаться Нарваэс и Сальватьерра, отданные под охрану капитану Родриго Рангелю, новому коменданту крепости.

Как только мы готовы были двинуться в путь, прибыло посольство из Мешико в составе четырех сановников с жалобой на Педро де Альварадо. Со слезами на глазах они рассказали, что тот, без всякой видимой причины, напал со своими солдатами на главный си [(пирамиду храма)], когда там, с его же разрешения, происходило празднество их идолов Уицилопочтли и Тескатлипоки и священные танцы, и перебил множество видных военачальников, касиков и жрецов; только тогда они прибегли к самозащите, и шестеро испанцев пало. Кортес, грозно нахмурившись, ответил, что сам прибудет в Мешико и лично разберет все дело, и послы вернулись к Мотекусоме, который очень опечалился краткостью ответа и суровостью приема. Послал Кортес также письмо Педро де Альварадо, чтобы он держался до последнего и зорко следил бы за Мотекусомой2.

Люди Нарваэса не очень-то охотно примкнули к нашему походу на Мешико. Кортес немало повозился с ними, разъясняя, что это — наивернейший путь к славе и богатству, что такой случай выищется не скоро и тому подобное. Наконец, он их обработал настолько, что они все до единого возгорелись желанием участвовать в славном и прибыльном деле. Если бы они знали размеры Мешико и величину опасности, ни один из них не согласился бы!

Мы продвигались большими переходами. В Тлашкале мы узнали новые подробности: оказывается, мешики без устали штурмовали наш дворцовый крмплекс, пока полагали, что мы сражаемся с Нарваэсом; семеро испанцев уже убито, часть дворцового комплекса сожжена; когда же они узнали о нашей победе, штурм немедленно прекратился, хотя Альварадо по-прежнему не снабжался ни припасами, ни водой. Тут же, в Тлашкале, Кортес устроил смотр и точную перепись; всего оказалось 1300 солдат, 96 всадников, 80 арбалетчиков и столько же аркебузников. Кортесу казалось тогда, что с таким войском без труда можно проникнуть в Мешико; к тому же великие касики Тлашкалы дали ему еще отряд в 2 000 отборных воинов.

Нигде не задерживаясь, мы быстро достигли Тескоко. Здесь, в этом большом городе, мы впервые убедились, насколько отношения изменились: никто нас не встречал, никто даже не показывался. С таким предзнаменованием мы и вступили в столицу, в день Сеньора Сан Хуана3, 24 июня 1520 года.

Это был второй наш въезд в Мешико; но какая разница с предыдущим! Город точно вымер, на улицах — никого, никаких встреч и приветствий. Лишь по прибытии в наш дворец Мотекусома вышел к Кортесу, чтобы приветствовать его и поздравить с победой. Но Кортес, упоенный успехом, еле прислушался, и монарх скорбно удалился в свои покои.

Нас разместили по прежним нашим залам, а люди Нарваэса были помещены особо. Начались бесконечные походные рассказы, ибо как мы, так и люди Альварадо, пережили немало. Кортес же немедленно начал следствие о действительных причинах возмущения Мешико. Все больше выяснялось, что Альварадо кругом виноват, а Мотекусома, наоборот, очень огорчился, и, не будь его, не осталось бы, по мнению солдат, никого в живых; нападающие были страшно ожесточены, и Мотекусома с величайшим лишь трудом мог пресечь военные действия.

Сам Альварадо, разумеется, представил все в совершенно ином свете. Нападение, по его мнению, имело целью освобождение Мотекусомы; к тому же все больше рос фанатизм ввиду помещения изображения Нашей Сеньоры Девы Санта Марии и Креста на главном си; наконец, когда выяснилось, уже после победы над Нарваэсом, что Кортес и не думает садиться на корабли, хотя и получил их в достаточном количестве, что, наоборот, он помышляет вернуться в Мешико и привести с собой еще большую силу, то они окончательно решили сперва справиться с отрядом Альварадо, освободить Мотекусому, а затем приняться за истребление всех испанцев вообще. Но Кортес этим не удовлетворился, а ребром поставил вопрос о нападении на мешиков во время их религиозных церемоний в честь Уицилопочтли. Альварадо объяснил, что он поступил так на основании сведений, будто непосредственно за этой церемонией должны были начаться военные действия. Конечно, празднество устроено было с его разрешения, он этого не отрицает; но, зная о готовящейся измене, он принужден был опередить ее и установить устрашающий пример, дабы наперед отбить охоту напасть на кучку вверенных ему испанцев.

Кортес навряд ли удовлетворился этими объяснениями, ибо сказал, что всему делу государя нанесен непоправимый вред и что Наш Сеньор Бог не дал освободить Мотекусому лишь потому, что не хотел допустить кажущегося торжества языческих богов — Уицилопочтли и Тескатлипоки. Больше он уже не касался этого вопроса; среди же нас, солдат, долго еще ходили самые разнообразные рассказы. То говорили о чуде, а именно: Альварадо и его отряд почувствовали нужду в пресной воде и вдруг наткнулись на нее, выкопав яму тут же во дворе дворцового комплекса, хотя все знали, что во всем Мешико при рытье можно найти лишь солоноватую воду. На это скажу, что помощь приспела вовремя, но все же мне известен и другой такой же колодец в самом городе. Или говорили, что Альварадо устроил кровавую баню, желая овладеть богатыми украшениями, какие нацепили на себя мешики по случаю священного танца. Думаю, что это враки. Во всяком случае, все более выяснялось, что нет тут никакой вины Мотекусомы, что, наоборот, за ним большие заслуги, ибо много и энергично он старался прекратить нападение…

Кортес уже во время продвижения к Мешико не раз с самодовольством указывал капитанам, какая, дескать, разница между нашим поспешным уходом и теперешним могучим возвращением. Он не скрывал, что повсюду ждал торжественных встреч, преклонения, ликования бесчисленного множества туземцев; Мешико теперь, дескать, вполне ему покорится, и никто, не исключая Мотекусомы, не посмеет ослушаться малейшего его хотения, а дары так и потекут широкой рекой. Но, увы, будто вымерший Тескоко сразу оборвал эти мечты, и чем дальше, тем больше росло его раздражение. Когда же в самом Мешико ему и его великому войску не возобновили доставку провианта, он пришел в окончательный гнев, так что на просьбу Мотекусомы о посещении ответил, в присутствии посланных, следующее: «К черту этого Мотекусому, раз он не в силах открыть рынки [(tianguez)] и доставить припасы!» Слыша это, наши капитаны Хуан Веласкес де Леон, Кристобаль де Олид, Алонсо де Авила и Франсиско де Луго заметили ему, чтобы он обуздал себя и не забывал, сколь много чести и выгод мы получили от мешикского монарха; что не будь его, нас давно бы уже зарезали и скушали. Но Кортес не унимался: «Чего тут церемониться с собакой! Не он ли вел тайные переговоры с Нарваэсом! А теперь еще хочет нас уморить голодом!» Слишком сильно Кортес надеялся на численность своего войска, не хотел утихомириться и велел посланным передать их сеньору, чтобы он немедля открыл рынки, иначе он, Кортес, принужден будет прибегнуть к крутым мерам.