Миланская Роза - Звева Казати Модиньяни

— Я бы с удовольствием заявила, что он родился от Святого Духа, — с улыбкой сказала Роза. — Но я не Мадонна, хотя моя мать, а твоя прабабка, и пыталась сделать из меня христианскую мученицу. Отцом Риккардо был один мерзавец из Калифорнии, чертовски талантливый и чертовски привлекательный. Я не устояла, не устояла, как девчонка. А ведь мне было сорок. Позор!

Для Глории этот семейный позор обернулся благом: получалось, что кровное родство между ней и Риккардо — более отдаленное.

— А правда, что другой американец помог тебе получить лицензию на производство самолетов? — продолжала расспрашивать внучка.

Роза догадалась о тайных мыслях Глории и, взяв девушку за руку, взглянула ей прямо в глаза.

— Слушай, Глория, не стоит обращать внимания на то, что болтают обо мне и о нашей семье. Не верь ни хорошему, ни плохому. Не существует какой-то одной правды. Есть моя правда, твоя правда, правда Риккардо. И они не всегда совпадают. Более того, чужую правду чаще всего называют ложью.

— Это слова Пиранделло. Мне нравится этот писатель, он меня будоражит.

— Молодец, это действительно Пиранделло. Знаешь, я родом из Ломбардии, но замуж вышла за сицилийца. Руджеро научил меня немногим, но важным вещам. Первое, ты должна верить, что все зависит от Господа, но действовать так, словно все зависит от тебя. Действуй всегда одна, без друзей, братьев, родственников. — Старая женщина говорила убедительно, и Глория внимательно слушала. — Говорят, что мы сеем смерть, потому что производим боевые самолеты. Но ведь и те, кто делает мотоциклы, несут смерть — сколько мальчишек разбивается на мотоциклах. И автострады тоже смертельно опасны. Но никто не осуждает производителей автомобилей, наживших целые состояния. А химическая промышленность, которая отравляет окружающую среду? А ядерные арсеналы? Все мы торгуем смертью. Когда мы, Летициа, начали действовать, смерть в мир уже принесли. И спрос на нее был большой. Не мы ее выдумали.

И теперь, на веранде, одна, охваченная сомнениями и воспоминаниями, Глория повторила слова бабушки:

— Все мы торгуем смертью…

Она уже нашла способ, как вытащить несчастного Рауля. И, похоже, способ верный. Потому что решение пришло неожиданно и оказалось простым, как все решения.

На веранде появился улыбающийся Консалво. Он был одет в безукоризненный серый костюм, и Глория взглянула на него так, словно видела впервые в жизни. Вместо перепуганного детского выражения на лице его застыла любезная маска светского человека. Консалво был красивым мужчиной.

— Здравствуй, дорогая, — поздоровался он, поцеловав жену в щеку.

«Он безумен, безумен», — подумала Глория.

Консалво казался идеальным мужем: нежный, внимательный, любезный, заботливый, но в любую минуту его могло охватить безумие, и тогда он мог бить, оскорблять, пинать ногами жену. Может, он и не помнит, как мучил ее. Глории стало страшно при мысли о безумии Консалво.

— Извини, но я подслушал твою беседу с кузиной, — произнес Консалво с виноватым видом.

— Меня это не удивляет, Консалво, — сказала Глория. — Ничего страшного.

— Я рад, что ты не сердишься.

— Извини, но мне хочется побыть одной, — заявила она.

Ей хотелось как можно скорее освободиться от его присутствия.

— Я понимаю, — кивнул Консалво. — Я прекрасно понимаю. Над плохими новостями лучше поразмышлять в одиночестве.

Затаенное вероломство звучало в любезных словах Консалво.

В нежном рассветном небе дрожали едва заметные звезды. Монсеньор Фердинандо Да Сильва, стоя у огромного окна в своем прекрасном старинном доме на холме, любовался видом на город. Лос-Анджелес еще спал, лишь кое-где поблескивали огни. Сколько жизней поглотило это безбрежное людское море, сколько преступлений, насилия, самоубийств, краж, сколько смертей и рождений, сколько нежности и грубости! Чего больше в этой ночи, уходящей перед нарождающимся днем: любви или ненависти? Когда-то огромный мегаполис был всего лишь городом, а он — полным надежд молодым священником, исполненным божественного рвения. Но уже тогда было трудно различить добро и зло. Теперь, на пороге старости, утратив иллюзии, растеряв мечты, черпая силу только в вере, он все чаще пытался подвести итог прожитым годам. Всю жизнь он старался читать в человеческих душах, чтобы понять, чем схожи разные на первый взгляд вещи и в чем отличие внешне схожих вещей.

Ему удалось разглядеть проблески света там, где царит тьма, и увидеть темные бездны там, где всегда сияет свет. У монсеньора были маленькие темные проницательные глаза, приплюснутый, как у боксера, нос и нежный взгляд. Ему понадобилась целая жизнь, чтобы понять: Господа легче увидеть в нищете бедных кварталов, где бушуют страсти, чем в тиши монастыря или в спокойной прохладе ризницы.

Монсеньор Фердинандо Да Сильва стал защитником обездоленных и тем прославился. Конечно, его известность распространилась по всей Калифорнии и дошла до Рима не без помощи влиятельных католических семей Лос-Анджелеса. Они же способствовали тому, что он стал епископом. Он принял высокое звание из послушания, без восторга. Удобную резиденцию на холме считал справедливым вознаграждением за прожитые годы. Наступала старость, когда трудно жить в бедности и хочется комфорта. Прелата в городе хорошо знали. К нему обращались политики, стремясь завоевать голоса избирателей, ему льстили интеллектуалы, у него искали утешения и помощи отчаявшиеся.

Преданный слуга, жилистый, подвижный мексиканец, опустившись на колени у ног монсеньора, необыкновенно ловко заканчивал застегивать длинный ряд красных пуговок на сутане. В комнату вошел секретарь епископа, отец Тимоти, высокий, атлетически сложенный молодой мужчина. Он что-то прошептал на ухо монсеньору.

Да Сильва подошел к столу и поднял телефонную трубку.

— Это я, — произнес он спокойно, без всякого раболепства. — Да, Ваше Преосвященство.

Несколько минут он молча слушал, потом взял протянутую секретарем ручку и записал несколько слов на листке.

— Я все записал, Ваше Преосвященство. Конечно. Займусь этим лично.

И после паузы добавил:

— Да, действовать очень тактично…

Да Сильва положил трубку. Секретарь вопросительно взглянул на него.

— Дорогой Тимоти, — сказал монсеньор, — когда из Рима поступают распоряжения, их следует немедленно выполнять. Приготовьте машину.

Епископ на минуту задумался и добавил:

— Позвоните капитану Ло Руссо. Скажите, мне надо с ним встретиться.

Он взглянул на часы и уточнил:

— Через час, в полицейском участке на Мичиган-стрит.

— Но он же спит, — напомнил секретарь.

— Вот и прекрасно, разбудите, — заключил монсеньор.

Рауль свернулся на койке у стены. Он натянул на себя одеяло, но весь дрожал. Нос он кое-как вытер бумажным носовым платком. Кровь остановилась, но нос распух, а под левым глазом красовался огромный синяк.