Держи меня крепче - Маша Малиновская

Нина расслабляется после оргазма и прикрывает глаза, тяжело дыша. Отпускаю её бёдра и ещё раз провожу языком по нежной промежности. Целовать её здесь мне безумно нравится. Её запах, влажность как реакция на мои действия… Голова кругом от возбуждения.

Избавляюсь от трусов и нависаю над ней, удерживаясь на локтях. Впитываю, как дрожат её ресницы, как быстро поднимается и опускается при дыхании грудь. Ловлю губами острую вершину и облизываю. У Нины грудь небольшая, с острыми торчащими светлыми сосками. Мне такая по кайфу, большие сиськи никогда не нравились почему-то.

Устраиваюсь у неё между ног, но пока не прикасаюсь. Жду реакцию. Вдруг она передумала.

— Больно будет? — спрашивает тихо и смотрит внимательно.

Больно, маленькая моя.

У меня ещё не было девушки, для которой я стал бы первым. Как-то не доводилось. Были не особо опытные, но уже не девственницы. Я почитал в интернете, но достаточно ли теории? Даже забрёл в какие-то психологические дебри, где писали о том, что от первого раза во многом зависит дальнейшая сексуальная жизнь женщины. В любом случае — ответственность.

— Я не знаю, Нина. Если сомневаешься, можем подождать.

— Нет, — мотает головой. — Всё хорошо, я хочу.

В сумке из-под ноута, что лежит на стуле у кровати, нашариваю портмоне, в котором всегда лежит презерватив. Были ещё в спортивной вроде бы, но за ней вставать надо. Распечатываю упаковку, замечая, как внимательно за моими действиями наблюдает Нина. Хочу её попросить помочь надеть резинку, но передумываю. Пока ниже живота она в своих прикосновениях не спустилась, значит, рано ещё. Не всё сразу, успеем ещё.

Ложусь на неё, ощущаю, как она дрожит, как прерывисто дышит.

— Всё хорошо, Пёрышко, это не страшно, — улыбаюсь и шепчу так нежно, как только могу, целуя её в шею. — Обними меня, обхвати ногами.

Нина кивает и сцепляет лодыжки у меня на пояснице. В череде поцелуев я начинаю касаться её членом, трусь о возбуждённый клитор, чтобы она немного отпустила своё напряжение. Глубоко ныряю в её рот языком, как бы предупреждая, что сейчас не только её малиновый рот будет принадлежать мне. Игнорировать собственный вибрирующий узел в паху уже становится невозможным.

И я толкаюсь в неё. Неглубоко и не резко, но она вдруг каменеет, расцепляет за моей спиной ноги и напрягает их, упёршись мне в бёдра с обеих сторон. Никаких резких движений, боюсь причинить ей сильную боль. Но чем больше я давлю, тем сильнее сопротивляется мне её тело. Нина выгибается и упирается руками мне в таз, интуитивно пытаясь ослабить давление.

Я останавливаюсь, но не отпускаю её, беру за руки и мягко отвожу их наверх, прижимаю к подушке.

— Нина, расслабь мышцы, ты меня не впускаешь.

— Не могу, — шепчет сдавленно. — Больно очень.

— Давай. Попробуй, моя хорошая.

Просовываю одну руку ей под поясницу. Даю ей время на вдох, а потом толкаюсь резче, проникая до упора. Нина всхлипывает и вся сжимается, упираясь ладонями мне в грудь. Становится очень мокро, и это не её возбуждение. Разве должно быть столько крови?

Замираю, боясь сделать хоть какое-то движение. В ней очень тесно, вплоть до дискомфорта. Слишком напряжена.

Мягко касаюсь её губ своими, поглаживаю шею. Жду, пока немного расслабится. Когда она начинает дышать спокойнее и открывает глаза, пробую двигаться. Медленно и аккуратно. Но дело идёт туго. Во всех смыслах. Я вижу, что Пёрышко терпит из последних сил — щёки мокрые, глаза зажмурены, в кулаках зажата простыня.

— Максим, — шепчет едва слышно сквозь стиснутые зубы, — пожалуйста…

Нет уж, мне такое не надо.

Аккуратно освобождаю её, и Нина тут же сворачивает калачиком, обхватив коленки. Да что ж за кошмар такой.

— Маленькая моя, — обнимаю сзади, прижимая к груди, — прости меня, пожалуйста, прости.

— Всё нормально, — шмыгает носом.

Нихрена же себе нормально. Чувствую себя долбанным садистом.

— Это ты прости, что ничего не вышло. Ты расстроен?

— Малина моя, какие же глупости ты говоришь.

Тяну её за плечо, разворачивая к себе лицом. Ревёт. Дурочка. Так и знал, что поторопились, не готова она была, чтобы всё вот так сразу. Надо было поиграть ещё несколько раз, растянуть её мягче как-то. Она ведь нежная такая, чувствительная.

— Мы попробуем потом, Нина, всё уже будет по-другому. Так больно больше не будет. Я обещаю.

Вытираю её щёки и целую. Надумала себе уже. Терпела. Боится, что я расстроюсь.

Прижимаю её к себе, натягивая на нас покрывало. Странно то, что я чувствую к этой девочке. В сексе мне всегда нравилось не только получать удовольствие, но доставлять его. Но с Ниной дело не только в этом. Мне хочется её всю: с эмоциями, с проблемами, со страхами. Хочу спрятать её от любой боли, в том числе от той, что принёс ей только что сам.

И я теряюсь в этих чувствах и ощущениях. Теряюсь, потому что, кажется, у них только одно название. Думаю, я влюбился в свою Малину.

— Во сколько он говорил, что позвонит? — откидываюсь на спинку дивана и тяну спину, подняв руки над головой. Мышцы что-то сегодня как каменные, наверное, вчера переборщил.

— Ну вроде бы с караула в шесть возвращается, если по нашему времени. Ты торопишься?

— Репетиция скоро.

Достаю телефон и скидываю Нине сообщение, что напишу, как буду выезжать за ней. Лекс написал, что его отправляют в командировку на три месяца, откуда он не сможет звонить, так что только сегодня поболтаем немного.

Встаю с дивана и распахиваю окно, закуриваю. Сраное дерьмо эти сигареты, в который раз бросаю и снова начинаю.

— Макс, ты капец взвинченный, — Роман становится рядом и тоже чиркает зажигалкой. — Что-то с Мышкой не так?

Неопределённо пожимаю плечами. Скорее даже нервно. И от лучшего друга это не укрывается.

— Не даёт? — Должанов выпускает струю сизого дыма в окно.

Смотрю предупреждающе. Я не приемлю грубости и скабрезности в адрес Нины, и он это знает.

— Не берёшь? — Должанов вскидывает брови, пытаясь обратить всё в шутку, но тут же оставляет эту затею, становясь серьёзным, потому что я веселиться не настроен. Тем более уж на эту тему.

Но каким бы придурком ни был Рома, в отношении близких друзей, на какую бы тему мы ни грузились, он кремень. Поддержка моральная обеспечена, и можно не переживать, что его язык по пьяной лавочке, а может и по трезвой, растреплет всем кому не лень. Так уж повелось класса с третьего — я, Должанов и Лекс. Всё по чести и от души, никаких секретов, никаких недомолвок. Если одному хреново, остальные молчать не станут, будут разбираться. Как же, блин, Лёхи не хватает. Достал службой своей, хотя не в ней там дело. А в мелкой глазастой блондинке, ставшей его сводной сестрой и вызвавшей доселе непонятную этому медведю карусель эмоций, начиная от ненависти, заканчивая сдвинувшимися мозгами и разъедающим чувством вины.