Наш последний эшелон - Роман Сенчин

– Алло. Чего, Боб? Нет, сегодня я точно не выйду. Да, был на даче, устал. Валяюсь. Кстати, Боб, а какие песни включали на похоронах? Ну, у этой, у Юльки? Так, так, я так и знал… Нет, Боб, не выйду, сил нет. Пока.

Из «Звезды по имени Солнце». Ясненько. И смешно. Тогда было Бобу смешно, а теперь стало и мне. Да и все мы смешны. Я смешон в первую очередь. Маленький, туповатый кусочек дерьма, старающийся уцепиться за стенки канализационной трубы.

Что же мне сделать? От монолога на крыше единственной девятиэтажки я отказался. Застесняюсь речь толкнуть. А без речи полет не имеет ни малейшего смысла. Что же придумать? Для очищения мира ядерным вихрем я слишком слаб. Всего-навсего кусочек дерьма – человек с голыми руками. Что я могу? Никаких ресурсов для поступка не осталось, для жизни – тем более; даже овощи не помогают, даже прикосновения к земле-матушке. Мне больше нравится прочность асфальта. И не мне одному.

Встаю с дивана, кое-как выхожу на балкон. Вместо сквера уже ровная заасфальтированная площадка. Не полностью пока, но завтра к вечеру закончат. Техники понагнали. Завезли гравий, разровняли. Да, умеют теперь работать. Значит, платят нормально. Материальная заинтересованность. Лишь бы деньги в лапу – мы всё сделаем. Все разрушим и все построим.

Заползаю обратно в комнату. Выключаю «Секс пистолз». Долго перебираю кассеты. Ничего не хочется. Тишина. Чтоб мертвая тишина. Покой, сон, бессознательность. Черная пленка. Еще б сердце перестало тикать, не беспокоилось…

Ложусь на диван. Лицом вниз. Вытягиваюсь. Все. «24 круга – прочь, 24 круга – прочь…» И так далее.

А ведь скоро скакнем. Перескочим то есть. Очередной круг, огромный, непосильный, клонится к полному смыканию. Хм, словно сегодняшний день. Каких-то восемь с половиной годков осталось. И – вжить – опечатывай! И что вспомним из прошлого? Да нет, много чего. Многое было. Смешного, по большей части. Вроде трагическое, страшное, а как начнешь анализировать – из-за чего всё? – и к смешному приходишь. Правы, выходит, сатирики…

Опять!

– Алло! Ну чего, чего, Боб? Да не пойду я! Ты не понимаешь? Дурак?

Бросил трубку. Обиделся. Пусть.

Снова вытягиваюсь на диване. Вдыхаю воздух глубоко, до боли в ключицах. Как будто последний раз. Выдыхаю тоже как следует, ничего в груди не оставляю. Затем перестаю. Читал, один мудрец в Древней Греции умер, задержав дыхание. Так вот, попросту, перестал дышать, находясь в полном сознании, и – все. Я не смог. Снова, как поршни: туда-сюда, туда-сюда.

«Бах! Бах!» – в такт моим вдохам и выдохам. Сухо и коротко. И в ответ более раскатисто: «Бабах! Бабах!» – «Бах!» – «Бабах!»

Выскакиваю на балкон. Там, где был скверик, прячась за асфальтоукладчики, катки, мелькают люди. На дороге милицейская «Волга». Вдали вой сирен. Вглядываюсь в полумрак вечера.

«Бах!» – «Бабах!» Крики, суета.

Банду Феликса кончают. Зачем так-то? Эх, опустеет теперь дворик, старушек некому будет веселить.

Вот ведут их. Узнаю Сашку-метиса, самого Фелю, Липучу из соседнего дома. Кого-то за руки, за ноги тащат. Уже куча ментовских машин, парни в касках, с миниатюрными автоматиками. Зрители появились, как на уличном представлении.

И я немного ожил. Все же не совсем обычное пока событие.

Жалею Феликса и ребят. Зря. Зря их повязали. На их место придут другие. Всем же хочется жить по кайфу. Это неистребимо. Всех не пересадить. Пацаны будут громить и валить, девчата другое (по своим силам) делать.

Майку задирая,

Маленькая звездочка

Сиськи обнажает,

Чтобы стать звездой.

Это я сам написал. Но по документальным кадрам из фильма про Канны. Там таких тысячи на фестивале, со всего света. Да и любая об этом мечтает. И любое место планеты – потенциальные Канны.

* * *

Стою на балконе. В скверике все умолкло, бандитов увезли в тюрьму.

Темнеет. Пустеют улицы… Но жизнь продолжается, все идет по плану.

* * *

Здравствуй, Игорек.

На днях написал тебе письмецо, и вот опять захотелось. Ты почему-то мне совсем бросил писать. Зато своей Лере… Нужно еще подумать, стоит ли она того. Показывала твою фотку, где ты около самолета, перед посадкой, чтобы потом с высоты прыгнуть с парашютом. Лицо у тебя такое уверенное… Что ж, приедешь сюда, оно изменится. Да нет, вообще-то ничего такого. Короче, сам увидишь и сам поймешь. Ездили в пятницу на рыбалку, туда, где ты некогда поймал штук семь ленков. Помнишь? Мы же поймали десятка два ельчиков и пескарей. Ездил я, Боб и Лера. Лера в основном загорала. Купальник у нее очень сексуальный, почти все открыто, но есть кусочки прикрытой тайны… Глуповатая она только. Не обижайся, Игорек, но она меня бесит. Тут пыталась мороженым торговать около гастронома, да не получилось у нее. Одни убытки, говорит. Сквер возле моего дома выкорчевали, асфальтируют площадку для чего-то. Как раз сегодня вечером на этом месте прикончили банду Феликса. Была перестрелка, кого-то, кажется, грохнули. Они, конечно, много понатворили дел, но ведь у них тут же появятся продолжатели. Я бы и сам пошел к ним, если бы не был труслив. Лето у нас в полном разгаре, мои подготовительные курсы почти закончились. Через полмесяца экзамены. Скучно и противно как-то на все смотреть. Сижу дома в основном, но и редких вылазок во внешний мир хватает с лихвой.

Ты, Игорек, готовься к гражданке. Не думай, что самое главное – свалить из армии, а потом – все классно. Нет, это ошибка. Дерьмово здесь, и все стало иначе. Какой-то груз висит на людях. Может, растерянность. Или обреченность. Не знаю, не разобрался. Лерка в институт поступать не собирается. В парикмахеры хочет… Только вот недавно заметил, что дура она. Ты с ней сдружился за два месяца до армии, как мне Боб сказал, не успел, скорее всего, рассмотреть ее, а я рассмотрел. Ты подумай, Игорь. А, ладно, решай как знаешь. Боб тоже дебильчик. Мультяшка. Изображает из себя резиновую игрушку, неваляшку какую-то. Понятно, что так легче.

Ладно, Игорь, если что – извини. Написал все как есть. Служи, дослуживай. Особенно не суйся, если что у вас там начнется. Пиши, если захочешь.

Роман.

* * *

Конверт. Марка подходит. Так – свернуть, вложить, заклеить. Завтра отправлю. Не перечитывал, чтоб не раздумать. Пусть знает правду.

Лег на диван. Проанализировал. Понял, что никакой правды-то и не написал. Муть какую-то. Ну и ладно.

Хм! Снял трубку, набрал номер.

– Алло! Добрый вечер. А Валерию можно к трубочке?

– Минутку, – спокойно ответил мужской голос.

Слышно, как он позвал: «Дочь, телефон!» И шлепанье босых ног по линолеуму. И противно-радостное, какое-то совсем не вечернее:

– Я слушаю!

Интересно, пройдет ее радость, когда она узнает, что на проводе я?

– Здравствуй, Лера. Узнала?