Библия улиток - Евгения Мелемина

– Мы сказали ему: скоро мы умрем, и никого не останется, о ком ты мог бы заботиться. А он сказал нам: не я бог ваш, я лишь исполнял его наказы.

– Мы сказали ему: зачем ты пришел? Он ответил: вы едите и шьете одежду, ловите рыбу и строите дома, а я прихожу к тем, у кого есть книга жизни, и исполняю все ее заветы. Вам нужно было быть осмотрительнее, записывая их.

– Мы сказали: ты превратил ее в книгу смерти. Он ответил: неправда. За все отвечаете вы сами и всегда начинаете с того, что брат убивает брата, а женщина становится причиной страшного греха.

Селет умолк, выбил трубочку и спрятал ее в рукавицу.

Значит, Аврелий мертв, подумал я. Значит, не было для него никакого Неба-2. Значит, не просто так капитан создал Ани…

Солнце совсем меня ослепило. Вместо людей – серые тени, они скользят мимо меня, поскрипывают скамьи, тянет ароматным травяным настоем. Мой собеседник тоже получил в руки кружку с чаем, отхлебнул и задумчиво уставился на оранжевые перья костра.

– Мы хотели сделать это давным-давно… – вполголоса сказал он, – но пришел «сайлент», и мы не могли его разочаровать. Мы жили потому, что он старался для нас, ему было страшно больно, он торопился, и мы не могли… Он принес нам много денег и хотел, чтобы мы их тратили. Мы тихонько сжигали эти деньги, чтобы он думал – мы тратим…

Я сонно привалился к плечу Селета. В какой-то книжке попадалось мне описание затерянного в горах города. Там говорилось, что город этот искали веками, и лишь избранные попадали в него и, говорят, выучивались творить чудеса – летать без крыльев и механических приспособлений, оставлять свое тело и путешествовать по планете без него. Я все это где-то читал… Как же назывался этот город? Кто-то из ученых утверждал, что существуют места, где все люди – добрые, и это их главная ценность, единственный ресурс. Все эти места расположены под самым солнцем – высоко-высоко…

Я задремал. Согрелся – припекало в затылок, успокоился – выплеснул свою злобу на «сайлента», запах дыма напомнил о чем-то древнем, о безопасности в кругу своих, об общности, которая зародилась в нашей природе давным-давно. Мягко стукнулась об утоптанную землю опустевшая кружка. Подпрыгнула и покатилась прочь, под чьи-то неподвижные ноги в меховых сапогах, перетянутых ремешками. Плечо Селета, о которое я опирался, шевельнулось, и вместе с ним шевельнулось все его тело – грузно осело назад, повалив человека, сидящего за нами. Тот накренился, но не упал. Застывшее загорелое лицо тускнело на глазах, углублялись и растягивались глубокие морщины. Живая материя каменела. Солнце ярким светом обтягивало тела в кожаных и меховых куртках.

Костер фыркнул, в нем что-то лопнуло, взметнулся черный опасный дым, и искры понеслись поземкой – прямо по сухим прутикам, обдуманно разложенным под скамьями. Пламя, никем не контролируемое, кинулось во все стороны. В морозном воздухе поднялся хруст и треск, словно тысячи маленьких челюстей перемалывали хрупкие кости. Подхватив драгоценную сумочку с пластинами квереонов, я кинулся искать домик, где оставил Лондона. Все эти домики – на одно лицо, в удушливом дыму обступали меня кругом, я натыкался на них каждые две минуты, и не мог найти ни окна, ни двери. Сухая горечь набилась в глотку, глаза слезились. То и дело я опирался на стену, то и дело спотыкался о крылечко, но сколько ни шарил руками – не смог найти ни щелки.

Эти заколдованные дома просто бросались мне под ноги, бегали за мной табуном, передвигаясь неслышно, словно призраки. Их было бесконечно много, а позади нарастал жар, огонь вырастал в стену, плевался навесными раскаленными снарядами.

Я уже не пытался найти Лондона. Я пытался спасти свою никчемную улиточью жизнь, которая вдруг взвыла во мне так, что в голове помутилось и не осталось ничего, кроме желания найти лазейку, убраться отсюда, выжить.

Как я бегал и карабкался на стены и скалы – позже вспоминалось с трудом. Ужас, забившийся в глотку, заставил меня тоненько верещать, глупо плакать и метаться по кругу.

Ничего не помню и не хочу вспоминать. Чертовы самоубийцы издохли благородно, чинно, за чашечкой ядовитого чаю и за интеллектуальной беседой, а меня оставили сгорать живьем.

Я все-таки просочился в какую-то расщелину, забился в угол и последнее, что помню – как обволакивает меня прохладная нежная масса, сиреневая и густая.

От Луция остались лохмотья. Ворон взял свою дань – снимал с моего брата слой за слоем, словно с ошпаренной луковицы. Он ковылял мне навстречу по коридорам, облепленный комьями мокрой ваты, обвязанный влажными бинтами, но радостный.

– Пришел… – глухо забормотал он, водя по мне скрюченной рукой с проступившими наружу костяшками, – я так и знал, что ты придешь… там совсем конец, да? Ничего, проживем, еды достаточно, все генераторы я перенес сюда… пришлось попотеть, но я перенес все до единого.

Вместе с потом с него сошла кожа. Лицо стало зыбким, в извилистых выпуклых следах, словно по нему пробирались куда-то ядовитые черви. В глазах полно ускользающей безумной мути – потревоженный ил на дне неглубокого пруда.

Луций поминутно крутил головой, словно вворачивая некрепко сидящую шею поглубже в плечи. Волосы выпали – голый череп шелушился, некогда белый широкий шрам побагровел.

– Аврелий умер, – сказал я, глядя на этот шрам.

– Ты узнал, да? – сухим шепотком спросил он, хватая меня за руку горячей тонкой лапкой. – Капитан говорил – никто никогда не узнает… Операция была сложной, ему не повезло, но иначе – как бы я смог спать на спине?

Я шел по коридору, а он спешил следом, пришептывая и бормоча.

– Все начнем заново… ты пришел… у нас все есть… я все забрал…

Командор молчал. Ровно горели мощные белые лампы – теперь он не экономил, – но не доносилось ни звука.

– С тебя шкура слезла, – сказал я через плечо.

Луций хихикнул.

– В кабине бывает очень жарко. Но это ничего, Командор сказал, что…

Он споткнулся, рухнул на меня пылающим мокреньким тощим тельцем и закричал от боли, запрокинув лысую голову и оскалив зубы.

Я до него даже дотронуться не мог. Он сам, совладав с приступом боли, принялся отлеплять от меня свои бинты и тряпки.

– Это ничего, – повторил он, – Командор сказал – пару месяцев без Ворона, и стану как новенький.

Я запустил все спящие системы Командора, я нашел его квереон и первое, что он мне сказал: я хочу жить.

Я месяцами ползал по его шахтам и коридорам, подключая питание, настраивая экономный режим. Я создал его заново после разгрома, учиненного синдромерами, пытавшимися взломать бункеры с едой и лекарствами. Я был одержим принципом жизни и готов был спасать все, что попадалось под руку.

Я сказал ему, что без дополнительного питания он не протянет больше пяти лет.

Он спросил, где еще на планете остались генераторы, и я сказал где.