Виртуоз - Александр Проханов

В то время как он говорил, служители внесли в зал деревянный штатив и установили на нем картину большого размера, с наброшенным холщовым покрывалом.

— Вы увидите молодого цесаревича в расцвете духовных и физических сил, среди своего народа, готового присягнуть ему на верность. Ничто не предвещает будущих бурь, ничто не пророчит время войн и революций. Только над тайгой, над засохшими вершинами, летит черный ворон, словно несет недобрую весть, — с этими словами Нащокин подошел к штативу, сдернул покрывало, и во всем великолепии, обрамленная золотой рамой, открылась картина.

В бесконечную даль, в волнистую синеву тайги уходит колея Транссибирской магистрали с далеким дымком промчавшегося паровоза. На насыпи, выйдя из литерного, украшенного двуглавым орлом вагона, стоит Великий Князь Николай, молодой, статный, в кавалергардском мундире, отороченном собольим мехом. Спокойное, приветливое лицо, властная осанка, взгляд, устремленный в бескрайние просторы державы, где предчувствуется Тихий океан. Его окружает свита — офицеры, чиновники, советники — опора трона, соратники будущего Государя. К насыпи пришел народ приветствовать дорогого гостя. Строители Транссибирской — молотобойцы, геодезисты, инженеры, показывают Николая карту будущих городов, рудников и заводов. Переселенцы из Центральной России — крестьянская семья, многолюдная, дружная. Хозяйка с поклоном подносит цесаревичу хлеб с солью. Охотники, явившиеся из тайги, увешены добытыми соболями, белками и куницами. Туземец-шаман в одеждах из шкур, с колдовским бубном. Казаки в мундирах с красными лампасами, мужественные усачи. Священник в золоченой ризе держит икону Николая Чудотворца. В картине много воздуха, света, таинственной лазури, нежной, разлитой в просторах синевы. И только в стороне, над высохшими деревами, где легла тревожная тень, летит одинокий ворон, предвестник несчастья.

Зрители встретили картину аплодисментами, поздравляли художника. Нащокин сдержанно принимал поздравления. Алексей всматривался в картину, в лица персонажей, в облик Николая, испытывая болезненное недоумение, мучительное прозрение, — картина была нарисована так, что в ней было запечатлено не только благодатное время той давнишней поездки, но и другие, последующие времена, где каждому из нарисованных персонажей была уготована трагическая судьба.

Сын крестьянина, красивый парень, в косоворотке с узорной вышивкой, будет призван в армию и погибнет под Порт-Артуром от японской шрапнели. Молодой геодезист в форме железнодорожника с золочеными пуговицами примет участие в революции пятого года, выйдет на баррикаду с красным знаменем и будет забит казачьими нагайками до полусмерти. Офицер свиты с лихими гусарскими усиками падет на Германской, в Пинских болотах, подняв в атаку поредевшую цепь гвардейцев. Вкрадчивый чиновник с папкой документов, стоящий за спиной Николая, войдет в масонскую ложу и станет передавать Временному правительству секретные сведения о царе. Казак с карабином через плечо вступит в отряд барона Унгерна и, отбиваясь от наседающих красных частей, скроется в Маньчжурии и умрет под Харбином. Охотник, смешанный пушниной, возглавит «красный» партизанский отряд и прославится зверскими расстрелами «белых» офицеров. Шаман станет проводником «красного» отряда, наведет красноармейцев на бивак утомленных «белых» и станет спокойно смотреть, как тех рубят шашками. Сам Николай, постаревший, с сединой в бороде, с залысинами на выпуклом лбу, будет пилить бревно вместе с сыном в Тобольской ссылке, а потом, умирая от пуль, видеть кричащее, окровавленное лицо цесаревича. Все это страшное будущее уже присутствовало в картине, таилось в черной летящей птице, воздействовало на зрителя ошеломляющим образом.

— А теперь, господа, — руководил собранием Басманов в своей развязно-дружелюбной манере, — приступим к обсуждению книги нашего замечательного профессора, чьи знания соизмеримы с эрудицией исследователя русской монархии Льва Тихомирова,— обсудим книгу «Помазанник», которую написал уважаемый Антон Леопольдович Космач. Обсуждение, я полагаю, проведем в форме вопросов и ответов. Прошу, займите столик, Антон Леопольдович.

На это приглашение откликнулся господин фантастического вида. У него было изможденное, почернелое от недугов и духовных терзаний лицо с огромными глазами, в которых трепетало черно-фиолетовое негасимое пламя. Над глазами дыбом стояли спутанные брови, напоминавшие разворошенные птичьи гнезда. Нечесаные волосы спадали до плеч косматой гривой, посыпая мятый пиджак обильной, как пепел, перхотью. Но главной примечательностью была борода — косая, клочьями растущая из разных частей лица, сходящаяся в длинный, узкий, до пояса клин, имевший на конце всего несколько волосинок. Он нес эту бороду, как Черномор, величественно и священно. Казалось, в бороде, не знавшей бритвы и гребня, кроется колдовская мощь человека, его бессмертие, способность перемещаться по воздуху, принадлежность к сказочным персонажам русского фольклора. Имя «Космач» как нельзя лучше соответствовало его облику, и было скорее не именем, а наименованием языческого существа, обитающего в чащобах, лесных болотах, в сплетениях древесных крон.

Профессор занял место за столиком. Сцепил костлявые желтые пальцы. Стал яростно водить глазами, словно готовился сжечь ими всякого, дерзнувшего задать вопрос.

— Уважаемый и любимый Антон Леопольдович, — умная, похожая на библиотекаря старушка в крупных очках и девической блузке, какие носили слушательницы Бестужевских курсов, рискнула первая обратиться с вопросом, формулируя его так, чтобы показаться достойной ума и эрудиции профессора. — Все-таки как вам видится судьба «монархического проекта» в современной России?

Профессор грозно плеснул из глаз чернильное пламя, испепеляя дерзкую слушательницу. Болезненно и громко откашлялся:

— Гм, да, так сказать, рассуждение… Должен вам заметить, сударыня, что понятия «проект» и «монархия» не совместимы. Проектируют дом, машину, табуретку или, в конце концов, заговор или общественное мероприятие. Русская монархия — не дело рук человеческих, не продукт ума, а божественная данность, которая никуда не исчезала, а пребывает в современной России, как она пребывала сто лет назад. Рискну привести слова из апокрифического евангелия от Фомы, разумеется, не для того, чтобы вы уверовали в апокриф, а исключительно из-за яркости образа. «Царство Божие находится вокруг нас, но мы его не видим». Так вот, сударыня, монархия по сей день существует в России, но мы ее не видим…. Гм, да, не более того.

Космач произнес это сердито, почти гневно. Но Алексею казалось, что гневной интонацией профессор скрывает свое нездоровье, его раздражение направлено против себя самого, и страшный облик ученого не может никого обмануть. Он добрый, смертельно усталый, всю жизнь посвятивший любимой идее, спасая ее от поругания, отпугивая от нее недоброжелателей своей колдовской, лесной внешностью.

— Господин профессор,— едкий господин с крашеными хной волосами, в бархатном пиджаке, на котором красовался значок с фамильной геральдикой, был готов полемизировать с прославленным авторитетом, не желая уступать ему в учености. — Мне кажется, вы недостаточно четко обосновали мысль, почему православная монархия не совместима с Конституцией. Если вы правы, то восстановление монархии в настоящих русских условиях потребует от нас полной отмены конституционного строя. Но возможно ли это?