Хищники - Максим Шаттам

Но ведь у всех есть свои тайны! У всех! Даже у лейтенанта! Взять хотя бы все эти письма, которые я нашел в его чемодане, а? Это что, не его тайна?

Но очень скоро Маттерс вернулся к реальности. Если у каждого человека есть свои тайны, то большинству людей ни стыдиться их незачем, ни считать слишком серьезными. Они никому не наносят вреда, не так, как в его случае…

Я никому не делаю зла!

Он закрыл глаза и, желая успокоиться, стал размеренно вдыхать носом, а выдыхать ртом. Чтобы создать пустоту внутри себя. Если так пойдет и дальше, это вызовет подозрения. На него начнут смотреть с недоверием, а потом станут рыться в его палатке, да и в его жизни. И могут докопаться.

Его сердце стало биться сильней. Дышать, я должен сосредоточиться на дыхании и больше не думать обо всем этом.

Он стал думать о ране на плече. Когда они бежали по лесу, рана открылась, и ему пришлось сменить повязку в медпункте, куда он сопроводил умирающего. Клиффорд Харрис умер почти у него на глазах. В то время, пока Энн Доусон меняла бинты и мучила его вопросами о том, что же они обнаружили. Она ему не нравилась. В ней было что-то вызывающее. Маттерс безуспешно попытался определить то, что ему в ней претило. Маттерс на мгновение сдержал раздражение.

И тем не менее оно постоянно рыскало где-то рядом с его спокойствием, как акула в ожидании своей жертвы.

Он встал и склонился над своим личным ящиком, запертым на замок. Ему не хотелось погружаться в свои влечения, он должен был действовать сейчас, пока еще был на это способен. В противном случае он вышел бы сегодня ночью из своей палатки, еще раз наплевав на все запреты. Он еще раз унизил бы себя ради нескольких минут удовольствия. И его схватили бы, если бы он не удвоил меры предосторожности. Он должен был держать себя в руках. Скоро все изменится к лучшему.

«Он уже был испорчен жизнью. Вся мерзость мира, так или иначе, уже испортила его больше, чем других, и теперь слишком поздно».

Нет, еще не поздно!

Почему эти слова лейтенанта соответствовали ему с той же точностью, что и убийце?

Его глаза наполнились влагой.

Нет, никого нельзя считать неисправимым! Это фашистский лозунг! Даже самый мерзкий из преступников может выпутаться, — повторял молодой сержант. — Все могут выбраться из своей ситуации. И здесь нет никакой фатальности! Даже я…

Маттерс стал рыться в своем ящике. Слезы слепили его, стекая струйками по щекам.

Даже я!

Дождь начался с раннего утра. Тяжелые и холодные капли коварно стекали по шее под одежду, вызывая дрожь. Пейзаж размылся и погрузился в серый туман, окрасивший яркое небо в свинцовый цвет.

Энн добралась до лагеря ВП в половине девятого, с сумкой на плече, вымокшая и продрогшая. Везде было пусто, виднелись только прямоугольники утоптанной и высохшей травы там, где стояли палатки. Она нашла Фила Конрада и Ангуса Донована, загружавших остатки снаряжения в джип.

— Лейтенанта Фревена нет здесь? — удивилась она.

— Уже убыл, с последней группой, — ответил Донован, перекрикивая шум дождя.

— Он мне сказал…

— Нет никаких проблем, для вас осталось местечко! — успокоил ее Конрад.

Через четверть часа они уже сидели в полностью загруженном автомобиле — Конрад за рулем, Донован рядом с ним, Энн сзади. Капли дождя стучали по крыше. Чтобы согреться, Энн завернулась в одеяло, втиснулась между свернутыми палатками и деревянными щитами с надписью: ВОЕННАЯ ПОЛИЦИЯ. Донован снял очки, чтобы протереть их, и Энн обратила внимание, что у него мягкие черты лица, маленький нос и тонкие, как бы нарисованные губы. Ему было едва ли двадцать пять лет, и медсестра вспомнила, что он новичок в ВП. Конрад же с множеством его морщин, хриплым голосом и спокойствием, свидетельствовавшим о силе, был его полной противоположностью, мощь Конрада против хрупкости Донована.

С волос обоих мужчин капли стекали на их куртки цвета хаки.

— В таких условиях будем ехать не меньше двух часов, можете поспать, — сказал Конрад, заводя двигатель.

— Будет опасно? — решилась спросить Энн.

— По моему опыту, нет, путь разминирован, может начаться бомбежка, но при таком тумане это маловероятно.

Энн хотелось воспользоваться поездкой, чтобы побольше разузнать. Однако ночь была короткой, очень короткой, и усталость могла взять свое. Стоит только успокоиться, как сразу заснешь!

Она сначала завела разговор с Ангусом, но тот не стал особенно распространяться о своей личной жизни. В армии он находился всего год, его мобилизовали. До этого он работал вместе с отцом на семейной строительной фирме. Он оказался в ВП, пройдя обучение: Донован очень постарался, чтобы попасть в Военную полицию, ощущая себя тонким психологом. Он утверждал, что с самого начала именно его идеей было встретиться с вражескими пленными, привлекшими его внимание. Он воображал, что, проводя допрос людей, выявляя тип их личности, можно обнаружить шпионов. Действительность оказалось совсем другой: ночные дежурства в крохотном помещении, ежедневная рутина и такие же однообразные приказы, а его контакты с врагом ограничившись патрулированием в коридорах тюрьмы. Так бы продолжалось и дальше, но лейтенант Фревен взял его к себе, просмотрев досье и побеседовав с ним две недели назад.

— Он сказал вам, почему ему нужны новые люди? — поинтересовалась медсестра.

— Потому что он знал, что предстоит убывать, и ему понадобились люди.

Конрад склонился над рулем, всматриваясь в дорогу сквозь лобовое стекло, по которому ритмично двигались «дворники».

— Месяц назад мы потеряли одного парня, при бомбежке, — бесстрастно сказал он. — Ангус его заменил.

— О… Простите, я не знала, — проговорила Энн.

У нее мелькнула мысль, что она еще успеет рассмотреть обоих солдат, их плохо выбритые, исцарапанные тупыми лезвиями щеки, круги под глазами, шрамики на шее Донована.

— Вы были ранены в шею?

— Что?.. А, это… да, когда еще был подростком. Старое воспоминание.

Конрад расхохотался:

— Старое? У тебя? Подожди немного, понюхай войну, и ты узнаешь, что такое старое воспоминание!

Энн оживилась:

— Вы говорите так, потому что уже очень долго в армии?

— В сентябре будет пять лет. Я здесь с самого начала.

Энн удивил его армейский стаж. И тем не менее Конрад был простым солдатом, рядовым. Скорее всего, это объяснялось двумя вещами: или он отказывался расти в звании, или дело в его плохом поведении.

— Вы доброволец или призваны? — поинтересовалась она.

— Доброволец… Я был полицейским, — тихо добавил он.

— Полицейским? Почему же вы оставили свою работу и поступили в ВП? Хотелось побольше риска?