Есть, господин президент! - Лев Гурский

Ну и ну. Гитлер, ясен перец, изначально был психопатом, а к финалу уже совершенно свинтился с нарезки. Факт ни для кого не секретный. И все-таки я недооценил глубины его бытового безумия. Это ведь чистая паранойя: требовать, чтобы очертания ракеты точь-в-точь повторяли форму твоих любимых пирожных!

Для покаяния Макс-Йозеф Кунце выбрал, конечно, самые подходящие время и место: он признался в своих грехах сидя за рулем мотоцикла. Спиной ко мне. При скорости сто двадцать километров в час. Будь на пассажирском сиденье какая-нибудь юная истеричка-эмоционалка, она бы не удержалась от крепкого тычка рулевому. И тогда все четверо – считая кошку Пульхерию и «кавасаки» – наверняка загремели бы в кювет.

Счастье, что у Яны Штейн с нервами все замечательно. Выслушав признание Макса, я сумела избежать рукоприкладства. Даже не обругала его от всей души. Так, позволила себе три простеньких идиомы, какие в эфире обычно заглушают пронзительным писком.

Кожаная спина герра Кунце трижды дрогнула в такт моим словам. Я порадовалась за Гейдельбергский университет, где все же неплохо преподают русский разговорный: уж не знаю, как насчет мелких нюансов, но общий смысл моих выражений Макс определенно уловил.

– Ну прости меня, Яна, пожалуйста, – раздался в моем шлеме его виноватый голос, – я не хотел доставлять неприятностей, я…

– Хорошенькое дельце! – сердито прервала я этого белобрысого вруна. – Ты! Ты почти два дня ломал комедию. Хотя знал с самого начала, что гады со свастикой бегают за тобой, а не за мной!

– Не с самого, честное слово, не с самого… – Макс, наверное, попытался на ходу приложить руку к груди, отчего наш «кавасаки» опасно вильнул. – Я понял только сегодня… Сперва я думал, что те, которые хотели догнать меня в Бресте… и еще в Смоленске… что они от меня отстали, а в Москве их не будет совсем… К тому же, тот, у дома Окрошкина, сразу напал на тебя, помнишь?.. Ты еще сама меня убеждала, это из-за твоего Ленца… а в первый день ты и от меня бегала… Я решил, у тебя такой образ жизни…

«Пока тебя не было, у меня был самый спокойный в мире образ жизни!» – едва не съязвила я. Однако быстренько вспомнила вендетту в духане «Сулико», еще кое-какие трюки и не рискнула обманывать себя. Чего уж там, у Яночки Штейн и до Макса хватало заморочек и приключений. Другое дело, раньше они на меня так плотно не налипали. И не попахивали международной уголовщиной.

– Ты обязан был честно мне рассказать про все, – сурово отчитала его я. – И про Брест, и про Смоленск, и о том, как они тебе хотели аварию подстроить на шоссе. Я уж как-нибудь без тебя сложила бы два и два… Ну разве трудно было объяснить, что у тебя еще в Кессельштейне были столкновения с местными нацистами?

Мимо нас по Рублевке стремительно промчался помидорно-красный «феррари». За рулем мелькнуло нечто растрепанное, белокурое и очень волосатое: видимо, это певица Глаша Колчак рвалась на свидание к очередному бой-френду. А может, это был великий визажист Зебров, едущий примерно по тому же адресу. Когда у машины скорость под двести, наблюдателю трудно определить пол водителя. Особенно если водитель и сам еще толком не определился.

– Яна, ты меня не поняла. На территории Кессельштейна нет ни одного нациста. – В тоне Макса я почувствовала то ли легкое самодовольство, то ли легкий укор. – Поэтому у себя я с ними столкнуться не мог, натюрлих… пока не выехал за границу герцогства. – Наш рулевой помолчал секунду-другую и добавил: – А вот тот русский бедняга, я думаю, что-то с ними не поделил… У вас, по-моему, это называется чисто реальные заборки…

– Разборки, – машинально поправила я. – Какой еще бедняга?

– Ну тот парень в «мерседесе», я в прошлый раз рассказывал… Тот, у которого я и отец нашли страницу из книги…

Макс кашлянул с некоторым смущением, которое я приняла за эхо былых угрызений совести: я-то помнила, что и про «мерседес», и про покойника, и про страницу он тоже поведал мне не сразу, а под сильным моим нажимом… И опять я, как дурочка, обманулась! План по угрызениям на сегодня у герра Кунце был выполнен. Оказывается, мой рыцарь теперь смущался по более конкретному поводу. Он все-таки решил сделать остановку, чтобы пописать.

Яне Штейн была поручена важная миссия – в минуты его отсутствия сторожить «кавасаки» с Пульхерией. Вдруг кто из лихих людей на них покусится? Таковых, однако, не находилось. Мимо проплывали косяки равнодушных иномарок. Маячки, бугели, неоны-ксеноны, прочий эксклюзивный тюнинг. И в Краснопольском, где мой папа проводил лето, и в соседнем Усково обитали сплошь богатенькие буратины. Мотоциклы там не котировались вовсе – там мерились тачками. Грохнуться на чем-то ниже ста штук за четыре колеса считалось моветоном. К явному лузеру и на похороны никто из местной публики не подвалит. Никто даже не поинтересуется, хотя бы для приличия: по ком, собственно говоря, звонит колокол?

Словно подслушав мои мысли, «кавасаки» отозвался кратким мелодичным звоном. Легкое двойное «дзынь-дзынь!» – и тишина. В первый момент я подумала, будто мотоцикл уже соскучился по хозяину и выражает нетерпение, но поняла: звон издал мобильник, висевший на руле. Макс не стал брать с собой телефон.

Нельзя читать чужие письма и эсэмэски, тебе не предназначенные: все это – большое свинство. Но когда ты женщина и, плюс к тому, обманутая женщина и, вследствие этого, обиженная женщина, то на всякое правило можно найти сотню исключений. В общем, я колебалась недолго. И, оглянувшись по сторонам, сцапала Максов мобильник, чтобы принять SMS-сообщение вместо владельца.

Принять-то я его приняла, но вот прочитать… Ряды латинских буковок складывались в слова, которых я не понимала! В школе и в институте я учила, естественно, один английский. Родной язык Гете и Шиллера – а теперь и Макса-Иозефа Кунце – был мне попросту не нужен. Из кинофильмов о войне я, конечно, знала «хальт» и «хенде хох». Из языка идиш, родственного немецкому, почерпнула фамильное «штейн» и ругательное «шайзе». Пару бросовых словечек переняла за эти дни от самого Макса. И все. С таким богатым запасом уловить хотя бы приблизительный смысл послания было невозможно. Что означает, например, «bald»? По-английски это «лысина», но по-немецки – определенно что-то иное. Что такое «fahren», что значит «шпагте»? На английском «Агт» – рука, «Агту» – армия. Тоже ни во что не складывается.

Больше всего, однако, меня расстроила подпись – «Vati». Что еще за Вэтай? Или Фэти – если по-немецки «v» читается как «ф», a «i» как русское «и»? Эдак еще хуже: Максу пишет какая-то тетка, и письмо это, по-моему, не деловое. Не знаю, как у немцев с «i», а в английском звук «и» вместе с буквой «у» в конце имени означают уменьшение – Бетти, Пэтти, Полли и тому подобное сю-сю. Я даже сама удивилась, отчего меня так задела эта неведомая Фэти. Подумаешь, тетка! Странно было бы, если бы у взрослого красивого мужика не было жены или подружки в этом его Кессельштейне. Вот если бы он пытался приударить за мной, я бы имела право злиться и негодовать. А так – кто я ему? Никто. Консультант женского рода на гонораре, и только. Даже его вранье никак не касается личных дел…