Путин. Путеводитель для неравнодушных - Владимир Рудольфович Соловьев

Самое страшное, что может случиться в нашей стране, — это если вдруг сегодня исчезнет коррупция. Потому что тогда страна умрет. Объясню почему. Потому что коррупция в стране на том уровне, о котором мы сейчас говорим, является механизмом честного перераспределения денег. Если посмотреть внимательно, она, конечно, системообразующая, это абсолютно верно. Она по сути своей указывает обществу и государству: «Государство, ты врешь, когда говоришь, что учитель может прожить на эту зарплату. Государство, ты врешь, когда говоришь, что доктор может прожить на эту зарплату. Государство, ты врешь, когда считаешь, что милиционер может получать именно столько денег и, приходя домой с работы, объяснять жене, почему он пришел с пустыми руками».

И общество говорит государству: «Действительно, это нехорошо. Давайте перераспределим деньги и дадим людям то, что они заслуживают». И поэтому ни один человек в бюджетной сфере не живет на те подачки, которые называются словом «зарплата». И мы, давая деньги «гаишнику», внутренне понимаем, что на самом деле он прав, хоть мы его и не любим. Поэтому борьба с коррупцией может начаться только с того момента, когда государство перестанет себе врать и установит справедливую систему оплаты труда. Тогда на те же самые должности пойдут люди, которые уже не хотят воровать, и с них можно будет по-другому спрашивать. Но для этой цели государство должно иметь смелость сказать себе: «Мы врали все эти годы». Это тяжело. Для этого необходимо осознанное движение правительства. Пока это не будет сделано, все останется по-прежнему.

Все собираются бороться с коррупцией. Вместе с тем в России нет ничего глупее, чем борьба с коррупцией, потому что, как только с ней начинают бороться, она почему-то расцветает махровым цветом. Объяснение достаточно простое. Одним и тем же словом мы называем несколько очень разных явлений. Явление первое — коррупция как механизм справедливого перераспределения денег в государстве. Об этом можно писать целые тома, потому что милиционер, врач или учитель в конечном итоге получает с людей больше, чем ему платят зарплату. Значит, народ готов платить эти деньги, а государство делает вид, что ему это не нужно. Это продолжение иезуитской фразы Иосифа Виссарионовича Сталина, сказанной народному комиссару здравоохранения товарищу Семашко. Когда тот просил денег для своих подопечных, Сталин сказал: «А вы не волнуйтесь, товарищ Семашко. Народ хорошего врача всегда прокормит». Вот эта идея, что хорошего врача, милиционера, педагога народ всегда прокормит, порочна. Государство порождает систему неустойчивости.

Но это не та коррупция, которую люди имеют в виду, когда начинают возмущаться. Конечно, они всегда говорят о безумных, многомиллионных суммах взяток, об отнятых бизнесах. И вот на этом надо остановиться поподробнее. На определенном этапе главной и единственной задачей Путина стала борьба с олигархами, что было связано как с политической, так и с острой экономической необходимостью. С какого-то момента уже было непонятно, кто принимает решения в стране. Со времен семибанкирщины и теневого управления Ельциным было ясно, что само понятие суверенитета России уже невозможно при таком олигархическом управлении, то есть страна не обладала ни собственной международной политикой, ни собственной идентификацией в широком смысле этого слова. Поэтому для Путина борьба с олигархами — это больше, чем борьба за власть и возможность самому принимать решения. Это, если угодно, столкновение совершенно полярных подходов к России.

К Путину всегда стоит очередь, что, в общем-то, только отрадно, потому что сам факт ощутимой важности захода к Президенту уже свидетельствует о том, что в стране есть кто-то реально значимый. И, по большому счету, это та еще индульгенция: для многих людей, опасающихся, что ими со дня на день займутся правоохранительные органы, возможность оказаться рядом с Путиным, пожать ему руку и быть ему представленным — как охранная грамота, и нередко подобные граждане пользовались этим приемом.

Способов попадания к Путину много, но все они, в конечном итоге, сводятся к двум главным маршрутам. Прежде всего, к Президенту могут прийти его школьные или институтские друзья. И известно, что некоторые из них, особенно занимающиеся адвокатской деятельностью, по сути являются абсолютными лоббистами. Но прийти к Путину и что-то ему объяснить — еще не значит получить положительный ответ. Один из сокурсников Путина как-то рассказывал вашему покорному слуге, как он обращался к Президенту (причем общались они не на «вы», а по имени!) и как, совсем того не ожидая, получил очень резкий отпор. В общих чертах ему было сказано — ты об этом ничего не знаешь, не понимаешь, и не надо тебе, дорогой друг, сюда соваться. Подойти к Путину и рассказать о проблеме еще не означает, что ситуация разрешится с пользой для тебя. Ведь она еще может: а) не разрешиться никак и б) резко ухудшиться. Мало того, самое страшное — это прийти к Путину и что-то ему рассказать, не будучи конкретно в теме. Это самый надежный способ свою проблему раз и навсегда похоронить.

Еще один верный вариант добиться того же — зайти сразу с нескольких концов. Тогда у Путина сложится стопроцентное ощущение, что им пытаются манипулировать, и решение у него созреет совсем не такое, на какое рассчитывает просящий. Кто бы ни просил! А по отношению к просителю наступит как минимум временное охлаждение. Появится определенная дистанция, его чуть-чуть отодвинут в сторонку.

Итак, как попасть к Путину? Формально к нему может попасть любой. К Путину могут попасть спортсмены-олимпийцы, писатели, слесари, токари и представители прочих профессий, которых вздумают наградить. Случайная встреча с Президентом не исключена. Но вот оказаться с Путиным один на один практически невозможно, здесь уже начинает работать могущественный аппарат. Немудрено — тот, кто имеет наибольшую степень близости к Президенту, тот, в конечном итоге, и является самым сильным в политическом плане человеком в стране. Сила — это телефонный звонок плюс доступ к «телу» Президента. Именно поэтому многие олигархические структуры прилагают сейчас поистине бешеные усилия, чтобы заиметь тесные дружеские отношения с теми чиновниками в Кремле, которые так или иначе могут повлиять на составление графика Президента.

От стараний, разумеется, еще никто не умирал, но, положа руку на сердце, я не могу быть на все сто процентов уверен в том, что это хоть как-то им поможет. Ведь даже если Президент пригласит тебя на чашечку чая, вопрос в том, как ты реализуешь приглашение. Каждый год, регулярно, Путин говорит мне: «Ну давайте, действительно это важный вопрос — нужно встретиться!» Но после этого, как правило, ничего не происходит. Со мной ему встретиться довольно сложно, потому что большое количество людей в Кремле делают все возможное, чтобы я на эту встречу не попал.

Почему?

Кремль — структура очень жестко иерархическая, организованная и логичная. Как механизм, он не верит в случайности, впрочем, как и сам Путин. Если угодно, Кремль является отражением самого Президента — его сознание работает аналогичным образом. В нем уживаются совершенно противоречивые и подчас никак не совместимые друг с другом факторы. С одной стороны — действительно преданность, определенно демократия и несомненно законность. А с другой — жгучее желание бороться с врагами-олигархами и поддерживать друзей, а также корпоративная и клановая убежденность в том, что своих нельзя сдавать ни при каких обстоятельствах. Даже если, может быть, они и не совсем правы. Поэтому в Кремле есть Сечин со своими структурами, который во многом определяет, откуда у Президента берется выбор, а есть Алексей Алексеевич Громов и Вячеслав Юрьевич Сурков. И при возникновении острого желания пообщаться с главой государства всегда нужно четко понимать — с кем вы, деятели культуры? Вот, например, если ты журналист, то формально попадаешь в епархию Алексея Алексеевича Громова. Если ты олигарх, экономист, то за тебя отвечает Игорь Иванович Шувалов. И так далее. Но если ты журналист, а общаешься с Сурковым, пусть даже в силу того, что вы когда-то вместе учились в институте и были хорошо знакомы, то у Кремля сразу же возникает законный вопрос — с чего, собственно?