Поклонники Сильвии - Элизабет Гаскелл

Было еще только половина шестого, и Сильвия, раздраженная тем, что ее застали врасплох, полагала, будто она хочет, чтобы Кинрэйд ушел. Но, если б он и вправду откланялся, она была бы крайне разочарована. Сам Кинрэйд, по-видимому, и не думал никуда уходить. Имея немалый опыт общения с женщинами, он мгновенно заметил, что его внезапный приход взволновал Сильвию, и, стремясь избавить ее от смущения, а заодно и расположить к себе Кестера, свои следующие слова он адресовал старику, демонстрируя интерес к его занятию подобно тому, как молодой человек из другого класса порой заводит разговор с пожилой дамой, сопровождающей хорошенькую девушку на балу.

– Красивая животина, что вы доите, господин.

– Угу. Красивая-то красивая, да только вчера чуть не опрокинула ведро с последним надоем. И ведь не хуже всякого христианина знала, что там молоко. Ох и любит пошалить. Не будь я проворен, точно опрокинула бы ведро. Вон та корова гораздо лучше, дает стабильный надой. – Из соседнего стойла доносился мелодичный звон ровной струи молока.

Сильвия энергично вязала, жалея, что не надела платье понаряднее или хотя бы чепец с более яркой лентой, при этом она совершенно не сознавала, сколь прелестно она выглядит в тусклом сиянии фонаря: головка чуть наклонена; на волосах, ниспадающих из-под полотняного чепца, играют огненно-золотистые блики; прихваченный передником жакет придает воздушную грациозность ее фигуре; пышная юбка из грубого полотна, не прикрывавшая ее изящные лодыжки, даром что коротковатая, здесь, в коровнике, смотрелась на ней куда уместнее, чем смотрелось бы длинное платье, в котором она была предыдущим вечером. Кинрэйду хотелось побеседовать с ней, заставить ее разговориться, но он не знал, как начать. Тем временем Кестер продолжать развивать тему, которую ему подкинули:

– Черная Нелл уже четвертого теленка носит; казалось бы, должна оставить свои шалости и остепениться. Куда там! Есть коровы, что так вечно и озорничают, пока к мяснику не попадут. Не то что мне очень нравится ее доить, да и надои у нее нестабильны, но с ней надо держать ухо востро. Я всегда жуть как радуюсь, когда наконец удается ее усмирить. Вон молодая барышня, она обожает сюда приходить и смотреть на проделки Черной Нелл. Правда, сама близко ко мне не подходит, если я дою норовистую животину, как эта.

– Так ты часто приходишь посмотреть, как доят коров? – спросил Кинрэйд.

– Частенько, – едва заметно улыбнулась Сильвия. – И Кестеру помогаю, когда коров много; но сейчас у нас только Черная Нелл да Дейзи дают молоко. Кестер знает, что Черную Нелл я могу запросто подоить, – добавила она, несколько обиженная на работника за то, что он умолчал про это ее умение.

– Ну да, когда она не артачится; порой она бывает и смирная. Но вообще-то ее всегда трудно доить.

– Жаль, что я не пришел чуть раньше. С удовольствием бы посмотрел, как ты доишь Черную Нелл, – сказал Кинрэйд, обращаясь к Сильвии.

– А ты приходи завтра, тогда и увидишь, как она с ней управляется, – посоветовал ему Кестер.

– Завтра вечером я уже буду на пути в Шилдс.

– Завтра! – воскликнула Сильвия, внезапно поднимая глаза на Кинрэйда, но тут же потупила взор, заметив, что он пристально наблюдает за ее реакцией.

– Я нанялся на один китобой и должен быть на нем, – объяснил Кинрэйд. – Его по-новому оснащают, и, поскольку я на том настаивал, мне нужно самому проследить, что там и как. В марте мы уходим в море. Может, перед тем заскочу сюда к вам. Во всяком случае, постараюсь.

Слишком многое подразумевали и доносили до адресата эти последние слова. И произнесены они были с проникновенной нежностью в тоне, что не укрылось от обоих слушателей. Кестер снова подмигнул, но этак ненарочито, и задумался о моряке, оценивая его внешность и манеры. Тот наведывался на ферму прошлой зимой, и, помнится, старому господину он пришелся по душе; но Сильвия о ту пору, на взгляд Кестера, только-только начала прощаться с детством и была еще слишком юна, чтобы заинтересоваться визитами гарпунщика, теперь же было совсем другое дело. Кестер преисполнялся гордостью, слыша, как его знакомые, люди из той же социальной среды, что и он – хоть круг его общения был весьма неширок, – называют Сильвию первой красавицей среди девушек, что ходят в церковь и на рынок или еще куда, где собираются ее сверстницы. Селянин-северянин, он не выдавал своих чувств, равно как его госпожа и мать Сильвии в таких случаях.

– Ладная девица, – сдержанно соглашался он, а про себя улыбался, смотрел по сторонам и слушал, что говорят о том или ином парне: пытался определить, кто же из них достаточно красив, отважен и порядочен, чтобы стать избранником Сильвии.

С некоторых пор наблюдательному батраку стало очевидно, что за ней «ухлестывает» Филипп Хепберн, а против Филиппа Кестер инстинктивно возражал, испытывая к нему ту природную неприязнь, что во все века существовала между горожанами и селянами, между тружениками сельского хозяйства и торговли. Посему, пока Кинрэйд и Сильвия шутливо ворковали между собой, Кестер постепенно склонял свой настойчивый ум к тому, что присутствующий здесь молодой человек как муж вполне подходит для его любимицы, ведь он во всех отношениях отличался от Филиппа и сам по себе был наделен немалыми достоинствами. И Кестер не упустил первой же возможности выказать свое благоволение Кинрэйду, выразившееся в том, что он старался максимально растянуть процесс дойки. И получалось, что еще не было на свете таких коров, которым требовалось бы так усердно «валять вымя» или которые так долго отдавали бы «последний надой», как Черная Нелл и Дейзи тем вечером. Но всему приходит конец, и Кестер, видя то, чего не замечали остальные – что свеча в фонаре догорала и через две-три минуты в коровнике стемнеет еще больше и ведра с молоком могут оказаться под угрозой, – поднялся с трехногого табурета. В то же мгновение Сильвия очнулась от своих сладостных грез, вскинула доселе опущенные ресницы, вновь обретая дар наблюдательности. Она вытащила из передника покрасневшие руки, куда спрятала их от холода, подхватила коромысло и приладила его на плечи, готовая нести в маслодельню полные ведра молока.

– Вы только посмотрите на нее! – воскликнул Кестер. Он обращался к Чарли, подвешивая на коромысло благоухающие ведра. – Уже хозяйкой себя мнит и с тех пор, как ревматизм схватил мое плечо, всегда берется нести молоко, даже слышать ничего не хочет.

И Сильвия проворно пошла вдоль стены, завернула за угол, ступая по коварным округлым камням, коими был выложен двор за хаотично разбросанными строениями. Шаг у нее был уверенный, устойчивый, хотя землю укрывал белый снег и местами было так скользко, что Кинрэйд волей-неволей держался близ Кестера, потому как тот нес фонарь. И Кестер не преминул воспользоваться случаем, хотя речь его прерывалась астматическим кашлем, которым он заходился с каждым глотком холодного сырого вечернего воздуха.

– Она – хорошая девушка – лучше не бывает – и хорошей породы, а это важно, будь то корова или женщина. Я знаю ее с пеленок; она вся очень хорошая.

К тому времени они дошли до задней двери кухни. Сильвия уже спустила на пол свою ношу и кремнем с кресалом выбивала искры, чтобы воспламенить трут. После пронизывающего уличного холода казалось, что в доме зазывно тепло, хотя в кухне, куда они вошли, лишь горстка угольев тлела в одном конце очага, а над ней висела на крюке огромная кастрюля с готовящимся картофелем – ужин для свиней. Этой кастрюлей и занялся сразу же Кестер, с легкостью поворачивая ее, благодаря восхитительной простоте старинного механизма. Кинрэйд стоял между Кестером и дверью в маслодельню, в которой исчезла Сильвия вместе с молоком. Ему хотелось и Кестера задобрить, оказав ему помощь, но некая сила, сковывавшая его волю, влекла его туда, где скрылась Сильвия. Кестер прочитал его мысли.