Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

Однако Тэтчер была непреклонна. В письме к О’Фии она ответила, что понимает его «тревогу» относительно семьи Прайс, но не имеет намерения освобождать Долорс. «За состоянием мисс Прайс будут по-прежнему внимательно следить», – заверила она. В середине апреля Прайс спешно вывезли из «Арма» и поместили в охраняемую палату Масгрейв Парк госпиталя в Белфасте. К тому времени она, по ее признанию, весила 66 фунтов[69].

Северная Ирландия за стенами госпиталя снова начала мятеж. В Белфасте и Дерри бушевали уличные бои. Каждый день люди в госпитале говорили, что скоро здесь появится Бобби Сэндз и, возможно, Прайс оживится, если сюда, в охраняемое крыло, привезут молодого заключенного, с которым у нее так много общего. Даже пребывая в тяжелом состоянии, девушка ждала этого события. Она надеялась, что именно Сэндз примет ее прощальный салют.

* * *

Но он не появился. 5 мая 1981 года Бобби Сэндз умер. На 66-й день голодовки. И так же, как это было с Теренсом МакСвини, ушедшим из жизни на 60 лет раньше, его история облетела мир. Джерри Адамс назвал смерть Сэндза «самым крупным международным потрясением за всю его жизнь». Сто тысяч человек вышли на улицы Белфаста, чтобы сопровождать гроб с его телом на кладбище. Республиканцев горячо поддерживали по обе стороны границы Ирландии. Тэтчер не проявляла угрызений совести и придерживалась твердой линии. «Мистер Сэндз был осужденным преступником, – заявила она после его смерти. – Он сам распорядился своей жизнью. А его организация не должна была допускать таких жертв».

Однако, пока мир обсуждал фатальный контекст трагедии Боба Сэндза, Тэтчер осторожно дала понять, что она способна на милосердие по отношению к Долорс Прайс. За две недели до смерти Сэндза Прайс освободили «по медицинским показаниям», простив ей 22 года, которые ей следовало отбыть в тюрьме. Официальное объяснение этого решения заключалось в том, что Прайс находилась перед лицом «высокой степени опасности наступления внезапного коллапса и смерти».

В течение многих последующих лет Прайс начинала плакать, вспоминая это: Бобби Сэндз погиб, а ее освободили. Сестры Прайс смутили британскую корону двумя случаями, и в обоих из них вред, который они причинили своим организмам, оказался достаточно сильным, чтобы они одержали победу. Наверное, Сэндзу повезло меньше в том отношении, что он умер, но он был более счастлив в том смысле, что сделался мучеником, чего вряд ли бы достиг, если бы выжил. И Хэмфри Аткинс, и Тэтчер неверно полагали, что между смертями десяти голодающих должна проходить по меньшей мере неделя. После того как умер Сэндз, за ним последовали девять остальных: на протяжении лета они умирали один за другим.

Связь, которую Долорс ощущала с Бобби Сэндзом, становилась глубже. «Нас кормили насильно, и потому мы не умерли, – писала она через год. – Когда Британский медицинский совет отказался от «принудительного кормления» заключенных, парламент быстро протащил билль… который запретил поддерживать жизнь узников, проталкивая трубку им в горло!» Вскоре после того, как сестры Прайс закончили голодовку, Всемирная медицинская ассоциация выпустила знаковую декларацию, объявившую принудительное кормление неэтичным. Как только было принято решение о прекращении насильственного кормления Долорс и Мариан, политика в Соединенном Королевстве изменилась: Рой Дженкинс объявил, что в британских тюрьмах голодающих заключенных больше не будут кормить принудительно. Добившись триумфа в 1974 году, Долорс Прайс невольно способствовала ситуации, которая через семь лет привела к смерти десяти ее товарищей. В последующие годы она задавалась вопросом, нет ли в этом доли ее вины.

Когда новость об освобождении Долорс Прайс дошла до публики, раздались громкие протесты. Ян Пейсли, фанатик-лоялист и политик, объявил помилование девушки «огромным скандалом», утверждая, что Прайс продолжает представлять весьма реальную угрозу для общества, потому что она «убийца до мозга костей». Некоторые обозреватели высказали предположение, что сестры Прайс «развели» Хэмфри Аткинса «как простофилю», что Долорс и Мариан – неисправимые террористки, которые намеренно использовали проблемы с едой, чтобы добиться освобождения. Анорексия, о которой в то время знали немного, считалась «болезнью сидящих на диете» и воспринималась в этом случае как следствие тщеславия, а не голодовки или принудительного кормления. Пейсли и другие намекали, что освобождение Долорс есть часть тайной сделки, связанной с Бобби Сэндзом и другими забастовщиками в «Лонг Кеш».

Годы спустя Долорс говорила, что ей, как человеку, «который просидел много лет в тюрьме и оказался в новом мире, в другом мире», приходилось заново учиться жить. После более чем восьми лет, проведенных за решеткой, она воссоединилась с семьей и начала приходить в себя. Понемногу она набирала вес. Официально девушку освободили «условно», то есть ее свобода была ограничена определенными условиями, и, если она нарушит эти условия, ее в любой момент могут вернуть в тюрьму. Одним из таких требований было запрещение покидать Северную Ирландию. Но через несколько месяцев после освобождения она обратилась с просьбой разрешить ей поехать летом на один месяц в Республику – на отдых. Маргарет Тэтчер лично рассматривала ее заявление, и, в конце концов, разрешение было дано.

Однако Прайс хотелось бы задержаться на Юге дольше. Она мечтала переселиться в Дублин. Там свободнее дышалось, людей ущемляли меньше, а атмосфера отличалась большей культурной насыщенностью, чем в Белфасте. Кафе и каналы казались такими далекими от конфликта на Севере, а само место соответствовало новым амбициям Прайс – стать писателем. Она практически сразу нашла работу: в качестве внештатного корреспондента писала статьи для газет. В некотором отношении это можно рассматривать как ее истинное призвание: в ней всегда были черты возмутителя спокойствия. Такая работа позволяла ей принимать косвенное участие в обсуждении политических проблем, оставаясь при этом в стороне от передовых линий сражений военизированных формирований. В декабре 1982, через полтора года после ее освобождения, она опубликовала в газете «Айриш пресс» (Irish Press) статью об анорексии, в которой отметила, что проблемой еще только начинают заниматься как заболеванием, между тем как от анорексии страдали такие известные женщины, как принцесса Диана и Джейн Фонда. Она ошибочно предположила, что эта болезнь связана с наличием «IQ[70] выше среднего».

И до отъезда в Республику, и после него британская разведка не упускала Прайс из виду. В отчетах наружного наблюдения говорилось: нет никаких доказательств того, что она связана «с какой-либо нелегальной организацией или с каким-либо видом террористической деятельности». В одном из таких донесений даже отмечалось, что вскоре после освобождения ее навестили старые товарищи по ИРА; они попросили ее принять участие в одной миссии, но она наотрез отказалась.

Прайс всегда интересовалась искусством, и сейчас она целые дни посвящала книге о своей жизни в «Брикстоне». Она собиралась издать такую книгу. Согласно маленькой заметке в газете «Айриш таймс» (Irish Times) в 1982 году, книга должна была показать «ход развития мыслей Долорс, начиная с ее вступления в ИРА и до того момента, как она пришла к принятию пацифизма (и в конечном итоге вышла из движения, еще находясь в тюрьме «Арма»)». Быть может, Прайс действительно приняла ненасилие как личную философию. Но есть причина, заставляющая скептически относиться к любым предположениям о том, что она отказалась от республиканской традиции вооруженного сопротивления. Такие статьи, время от времени публиковавшиеся в прессе, скорее всего, имели своей целью расположить к себе британских чиновников, которые выносили решения относительно того, насколько суровой будет жизнь Прайс после выхода из тюрьмы. Долорс показала свой брикстонский опус Имону МакКанну, и тот нашел его скучным – описание ее жизни за решеткой день за днем. Но девушке удалось опубликовать отрывок из книги в литературном журнале города Голуэй; там были некоторые лирические моменты, например, описание того, как летнее солнце нагревало пол камеры для умирающих и как она чувствовала своими босыми ногами «тепло воспоминаний о тех, кто когда-то был там».