Пусто : пусто - Анна Бабяшкина

«Скорая» примчалась быстро и увезла Люсю в больницу.

Вечером г-жа Можаева сидела перед телевизором с загипсованной рукой, по щекам ее катились тихие слезы, а здоровая рука то и дело ныряла в пакетик с любимым мармеладом «апельсинные дольки».

Вернувшийся со службы Соловьев долго звонил в дверь, потом догадался открыть дверь своим ключом.

— Что случилось? — ахнул он, зайдя в комнату.

И тут Люся разревелась по-настоящему.

— Ну чего ты плачешь, солнце! Это все ерунда. Все будет хорошо! Хотя до свадьбы, скорее всего, не заживет, — принялся ее успокаивать Леха. — Кстати, а что это за конверт на зеркале в прихожей лежит?

— Да какой-то Марине Шашкиной письмо! — буркнула г-жа Можаева, вытирая слезы.

— А! Так это моя бывшая! Помнишь, которая посудомоечную машину за 800 баксов купила? Давай откроем, посмотрим, что ей там пишут.

— Ну уж нет! — резко повела плечом Люся и тут же сморщилась от боли. — Я чужих писем НЕ ЧИТАЮ! Они мне вообще не интересны!

Ближе к ночи, когда Леха под чутким Люсиным руководством наконец-то сам приготовил макароны по-флотски, г-жа Можаева немного развеселилась и пришла в себя.

Весь следующий день Люся просидела у телевизора, стараясь совершать как можно меньше телодвижений. Не то чтобы было уж очень больно, но ведь человек в ее положении имеет право вообще ничего не делать, правда?

Следующий день прошел по тому же расписанию. И еще один день. И неделя минула. И Митька уже вышел из больницы и теперь регулярно звонил Люсе с просьбой не сдавать его в милицию. Люсе уже надоело отвечать ему, что все проблемы ему надо урегулировать с собственной совестью, но за неимением других развлечений, кроме Мити и телевизора, Люся каждый раз ему отвечала.

И еще сколько-то там дней прошло. И милиция поймала хулиганов в «гриндерсах», напавших на оглушенную Леночку, и посадила их в СИЗО до суда. И снова Митя звонил г-же Можаевой, и, кажется, в сотый раз уже спрашивал, считает ли она его подлецом. Люся честно отвечала, что считает. «Да, я подлец», — вяло соглашался он и хныкал в трубку.

И еще сколько-то дней прошло, а гипс все не снимали.

Очередным вечером Леша очередной раз вернулся домой с тортиком в руках — чтобы порадовать подругу.

— Вот видишь, — с улыбочкой накрывая на стол, сказал Соловьев. — Все вышло так, как ты хотела. Ты у меня теперь сидишь без работы, со сломанной рукой и толстая. А я тебя все равно по-прежнему люблю.

— Как это толстая? Кто толстая? Я толстая? — возмутилась Люся.

— Ты, — не понял возмущения Леха. — А ты что, не заметила, что у тебя второй подбородочек вырисовываться начал. Милый такой, как… — придумать адекватное и не оскорбительное сравнение Соловьеву оказалось не под силу.

— Не может быть! — запротестовала Люся и бросилась к весам.

Вместо традиционных 65 килограммов стрелка подобралась к самой цифре 80!

«Ну пару кило можно списать на гипс, — размышляла Люся, возвращаясь к столу. — А остальное? Откуда оно взялось?» Г-жа Можаева вздохнула, решительно вылила чай с сахаром в раковину и заварила себе новый — без сахара.

Тортик скрылся в холодильнике. За ним последовала Люсина порция макарон.

— Ты чего? Подумаешь — десятком кило больше, десятком меньше! — отговаривал ее Соловьев.

— Ну уж нет! Я не хочу испытывать тебя на прочность, а судьбу на доброту! — отбивалась от ужина г-жа Можаева.

А еще через пару месяцев, когда Митя все-таки получил свой условный срок на основе чистосердечного признания, а господа Соловьевы вернулись из свадебного путешествия и сломанная рука окончательно зажила, постройневшая Люся сидела в офисе «Инна Тур». Со всей возможной старательностью она торговала путевками во Францию.

— Добрый день! Чем я могу вам помочь? — очаровательно улыбнулась г-жа Соловьева очередной клиентке — блондинке около тридцати.

— Мы с мужем хотим поехать на Старый Новый год во Францию, — объяснила блондинка, щеголяя симпатичным волнообразным знаком на запястье. — Горнолыжный курорт. Желательно Куршавель. Что вы нам можете предложить по размещению?

Люся принялась истово листать перед туристкой каталог. Наконец дело дошло до паспортов и прочей бумажной волокиты. Блондинка порылась в сумочке и вытащила оттуда две малиновые книжицы с гербом. Люся открыла первую из них и ахнула: с фотографии на нее смотрел… Федя Бондарчук! Нет, глаза не обманули г-жу Соловьеву! Справа от фотографии черным по бледно-розовому так и было написано: Федор Сергеевич Бондарчук!

— Вы знаете, — быстро сообразила Люся, — правила получения виз несколько изменились. Вашему мужу придется приехать в наш офис и лично заполнить документы.

— Но как же так? — возмутилась блондинка. — Раньше я чудесно справлялась со всеми оформлениями одна!

— Не мы изменили эти правила, извините, — настойчиво повторила Люся, возвращая паспорта и нисколько не сомневаясь, что Федя приедет.

Правда, зачем он ей теперь, когда жизнь и без него хороша? Разве что полюбопытствовать, совпадают ли у них с женой знаки на запястьях? Но узнать это ей так и не удалось.

Домашний вечер у телевизора выдался тяжелым.

Тяжелым он был не только потому, что Соловьев настоял на том, чтобы телевизор был включен на каком-то очередном не слишком-то шедевристом боевике. Но еще и потому, что вместо традиционных чипсов Лехе пришлось, по настоянию Люси, поставить под руку тарелку с нарезанной кубиками морковкой. Она, понимаете ли, уверена, что ему не помешало бы скинуть пару-тройку килограммчиков — не страдать же от диет ей одной.

По этому поводу Соловьев страстно страдал и не получал полного удовлетворения от домашней идиллии. Люсе пришлось страдать за компанию.

— Спокойной ночи, зайчик! — сладко зевнула она, наконец оказавшись в постельке.

— Я не зайчик! — простонал он. — Не травоядный я! Я хищник! Я мяса хочу! Называй меня тигриком хотя бы.

— Хорошо, котик! — засыпая, прошелестела г-жа Соловьева. — Как скажешь.

— Ну хотя бы не зайчик! — смирился Соловьев и тоже захрапел.

Сон снился странный.

Люсенька как будто скатилась по войлочной трубе в низко гудящую темноту. Вокруг слышались шорохи и сопение. Постепенно где-то над головой начали зажигаться маленькие лампочки, и стало ясно, что это самолет.

«Что-то такое я уже, кажется, видела, — пронеслось в голове у Люсеньки. — Неужели и у снов бывают повторные показы? Интересно, а платят ли в таком случае тому, кто сочинял сон, повторный гонорар?»

Люся откинула спинку кресла, закрыла глаза и попыталась поудобнее устроиться. Как только ей это удалось, шум потихоньку стал угасать, а мерные вибрации сменились спокойным раскачиванием с угасающей амплитудой. Как будто Люсенька каталась на качелях, и теперь они плавно останавливались.