Проигранные сражения - Ганс Фриснер

Совершенно очевидно то, что нельзя сравнивать немецкие дивизии периода осени 1944 года с дивизиями начального периода войны ни в количественном, ни в качественном отношениях. Блестящие успехи первых лет войны полностью растворились в последующих неудачах и поражениях. Неудачное начало войны в России, опустошительная зима 1941/42 года, катастрофа под Сталинградом в 1942—1943 годах, неудачи весной 1943 года, поражение в Африке, вторжение западных союзников во Францию в июле 1944 года, все более очевидные успехи Красной Армии на центральном и северном участках Восточного фронта, выход из войны Италии и Финляндии, беспрерывные бомбардировки Германии с воздуха и, наконец, покушение на Гитлера 20 июля 1944 года — все эти тяжелые удары судьбы постепенно подорвали у немецкого солдата волю к борьбе. К этому добавились громадные потери в людях и технике, вызванные непрерывными боями на всех фронтах.

Пехотные дивизии, численность которых уменьшилась в среднем до полка, должны были тем не менее оборонять полосы той же ширины, что и раньше. Танковые дивизии превратились, по сути дела, в небольшие группы с весьма ограниченным числом танков. К 1944 году были «прочесаны» все штабы, комендатуры и войсковые тылы. Все, кто хоть сколько-нибудь был пригоден к службе в армии, были отправлены на фронт. Командование уже не останавливалось перед использованием на фронте уголовников и социально опасных элементов, сводимых в такие специальные соединения и части, как, например, бригада Дирлевангера.

При описании сражений в Румынии и Венгрии я пытался показать, сколь безответственными были те чрезмерные требования к войскам и командованию, которые предъявлялись высшим руководством. У нас не было ни сил, ни средств закрыть громадные бреши в линии фронта. Измотанный до крайности личный состав месяцами не выводился на отдых и не получал пополнений. Со времен Сталинграда нам постоянно не хватало пехоты. И ни полевые учебные дивизии, ни военные училища, которые вопреки здравому смыслу вводились в бой, не могли компенсировать эту нехватку. Как показал опыт боев в Венгрии, даже серьезные успехи танковых войск ничего не значили, если они не могли быть закреплены пехотой.

Полагать, что в наш век техники можно обойтись без пехоты, — заблуждение. Недостаток пехоты в последней войне лишил нас многих успехов. Само собой разумеется, что современная пехота должна быть моторизованной, вооруженной и оснащенной новейшим оружием и боевой техникой.

Если боевой дух и основательная боевая подготовка войск являются элементарными предпосылками для успешного ведения войны, то все же не следует недооценивать и такого фактора, как численность войск. В противном случае расчет будет неверен. И нужно сказать, что в последней войне он ни в какой мере не был верным. Бойцы Восточного фронта оказались жертвами недобросовестности своего высшего руководства, неправильно оценившего противника. Что бы там ни говорилось, немецкие войска уступали русским и в численности, и в боевой технике: русские просто-напросто «затопляли» людскими массами нашу артиллерию и танки. Даже самое лучшее автоматическое оружие не поможет самому лучшему бойцу, если он подвергнется нападению огромных людских масс. При определенных обстоятельствах он даже не сможет стрелять. Даже отборные войска, находящиеся под искусным командованием, будут всегда уступать противнику, если он обладает подавляющим превосходством в людях и технике, как это было в последней войне. Первоклассное оружие и прекрасно обученный личный состав также не помогут, если в решающий момент будут отсутствовать необходимые боеприпасы. И это, к сожалению, тоже наблюдалось у нас слишком часто. Артиллерийские и танковые боеприпасы, а также средства ближнего боя постоянно были «дефицитным товаром». Это особенно вредно сказывалось на обстановке, когда противник готовился к крупным наступательным операциям. Мы не могли надлежащим образом подавлять противника в момент сосредоточения и развертывания его войск, поскольку всюду не хватало боеприпасов.

Мы явно недооценили Красную Армию в начале войны. Но эта недооценка не была ошибкой исключительно нашего генерального штаба и его отдела «Иностранные армии Востока». Как генеральный штаб, так и немецкий военный атташе в Москве генерал Кестринг вместе с нашим послом Шуленбургом отнюдь не имели недостатка в материалах для вполне компетентной и исчерпывающей оценки. Тем не менее Гитлер отбросил в сторону все доклады и все сомнения экспертов. Со свойственным ему высокомерием он объявил советских военных руководителей «неполноценными». «Молниеносные войны» в Польше и Франции роковым образом сдвинули все масштабы времени и представления о войне.

Если хочешь разгромить противника, нужно знать его возможности и его тактику. Создание этой предпосылки еще в мирное время с помощью разведывательных органов и является одной из главных задач высшего военного руководства. И здесь следует признать, что немецкая разведка, направленная на Восток, была совершенно недостаточной в части сбора данных о России и ее социальных, экономических и климатических условиях. Поэтому во многих боях немецкому солдату пришлось дорого заплатить за эту горькую науку. Опыт, приобретенный на Восточном фронте, сделал наших солдат до некоторой степени «специалистами по России», специалистами по наступлению на советские позиции и отражению советских атак, мастерами импровизаций, экспертами в вопросах борьбы с холодами, снегом и грязью. Я сам с весны 1942 года достаточно хорошо изучил командование и войска Красной Армии. Бои под Ржевом, Орлом, Брянском, Гомелем, Оршей, у озера Ильмень, под Нарвой, на Двине, в Румынии и Венгрии, в которых я участвовал в качестве командира дивизии, командира корпуса, командующего армией и группой армий, многому меня научили. В ходе войны я наблюдал, как советское командование становилось все более опытным. Некоторые военные публицисты доказывают, что Красная Армия якобы переняла немецкую тактику. С этим можно спорить, но безусловно, что советская сторона все-таки частично применяла наши принципы вождения войск. Совершенно справедливо, что высшее советское командование начиная со Сталинградской битвы часто превосходило все наши ожидания. Оно мастерски осуществляло быстрый маневр и переброску войск, перенос направления главного удара, проявляло умение в создании плацдармов и оборудовании на них исходных позиций для последующего перехода в наступление. Иногда русским недоставало необходимой инициативы для быстрого и широкого развития достигнутых успехов, тактических или оперативных, хотя с их неиссякаемыми людскими ресурсами и их обильной боевой техникой, в особенности артиллерией и танками, они вполне могли это делать. Они мало рисковали и часто не использовали представившихся возможностей. Русские далеко не всегда умели развить тактический прорыв в оперативный; будучи введены в заблуждение нашими «дежурными» группами и импровизациями, они нередко приостанавливали свое продвижение. Как показали бои в Румынии и Венгрии, это иногда играло нам на руку. Причиной такой скованности оперативного и тактического руководства, по-видимому, как и у нас, была сильная зависимость советских фронтовых военачальников от своего верховного командования.

Советские войска были довольно неоднородны. Попадались и хорошие, и неполноценные части и соединения. В остальном же у русских, как, впрочем, и у нас, войска являлись зеркалом своих командиров. Советский солдат сражался за свои политические идеи сознательно и, надо сказать, даже фанатично. Это было коренным отличием всей Красной Армии, и особенно относилось к молодым солдатам. Отнюдь не правы те, кто пишет, будто они выполняли свой долг только из страха перед подгоняющими их политическими комиссарами, которые в своем большинстве сами храбро сражались. Я собственными глазами видел, как молодые красноармейцы на поле боя, попав в безвыходное положение, подрывали себя ручными гранатами. Это были действительно презирающие смерть солдаты!