Красавица некстати - Анна Берсенева

Главными деревьями на бульваре были высокие платаны, узловатые и раскидистые. Под ними стояли лавочки, на которых, несмотря на ранний час, сидели люди, притом не только старички и старушки, но и молодые люди, которые наверняка провели эту ночь на Патуме. Никто не выглядел усталым, все улыбались, болтали о чем-то явно веселом и беспечном… Чем дальше Вера шла по бульвару, тем больше людей ее окружало. И вместе с людьми, это она чувствовала, ее окружало ясное, простое, летнее, утреннее счастье. Оно веяло над нею, колыхалось вокруг нее, как легкое марево, и тяжелые мысли – о том обмане, который ей так унизительно пришлось пережить с Борисом, и о другом обмане, который был шире того, что произошло у нее с Борисом, – все эти мысли незаметно отступали, и даже не отступали, а просто развеивались в бледно-голубом небе над бульваром, в чистом воздухе, которым была наполнена эта чудесная пиренейская чаша, в которой лежал город Берга.

И тут Вере показалось, что воздух не просто струится и трепещет вокруг нее, а еще и звучит тихой мелодией. Она словно рождалась в кронах платанов, эта мелодия; Вера даже голову задрала, чтобы проверить свое странное предположение.

Но уже через минуту она поняла, что источник мелодии находится все-таки на земле. Это был небольшой оркестр, расположившийся посередине бульвара. Было что-то странно знакомое в музыке, которую он играл. Вера не обладала ни абсолютным, ни даже особенно тонким слухом, но медведь ей на ухо все-таки не наступал, да и музыкальную школу она когда-то окончила. Поэтому она сразу поняла, что музыка эта чем-то похожа на ту, которая звучала ночью на площади.

Сходство почти не улавливалось, потому что слишком уж разнился ритм – тот, патумский, огненный и этот, утренний, воздушный. И все-таки это был единый ритм, только теперь, утром, он словно перешел из огненной в воздушную стихию. Но то главное, что лежало в основе обеих мелодий, было единым.

– Сарданас! Сарданас! – услышала Вера.

Люди, только что сидевшие на скамейках, уже образовали посреди бульвара несколько больших кругов. Присмотревшись, Вера поняла, что они танцуют. Но как же странно они это делали! Судя по названию – ведь слово «сарданас» наверняка названием и являлось, – это должен был быть зажигательный, стремительный танец. Но он был совсем другой – неторопливый, вот с этим растворенным ритмом, который сразу уловила Вера.

Она присмотрелась к движениям танцующих и поняла, что сарданас – танец-загадка. Сначала ей показалось, что движения в нем не повторяются вообще и что каждый из стоящих в кругу людей делает их произвольно, как бог на душу положит. Но потом Вера заметила: повторы движений разнесены так далеко, что почти не улавливаются сторонним глазом и лишь придают танцу что-то необъяснимо завораживающее.

Люди то поднимали руки, то опускали, то стягивали свой танцевальный круг к центру, то растягивали до самых краев бульвара, делали то мелкие шаги, то крупные, тихая мелодия все лилась и лилась под кронами платанов, воздух все струился и струился, сгущался в марево… Через пять минут Вера почувствовала, что это завораживающее марево окутывает ее всю, подхватывает, как древесный листок, что еще минута, и она совсем растворится в этом ритмичном покое и исчезнет, и хорошо, хорошо…

Она тряхнула головой, вздрогнула и огляделась. Не верилось, что она в том самом городе Берга, который всю ночь гудел, как адская печь. Ничего не было похоже – ни пейзаж, ни люди, ни общее настроение. И все-таки это был тот самый город, только единство его существования было почти неуловимо.

Вера отошла к краю бульвара, где под ярким тентом продавались напитки и сладости. Движение, которым она протянула продавцу деньги и указала на бутылку колы, в точности повторило движения сарданаса. Вера улыбнулась.

– Вам смешно, а я вот вынужден бродить чуть свет в поисках конфет из золотых звездочек.

Вера обернулась так резко, как будто сзади на нее должна была обрушиться дубина, обернулась и отшатнулась одновременно.

– Что с вами?

Говоривший смотрел удивленно.

– Н-ничего… – пробормотала Вера. – Не ожидала услышать русскую речь. Хотя, я смотрю, русских в этой Берге ненамного меньше, чем в Москве.

– Ну, это вы все-таки преувеличиваете.

Он улыбнулся.

– В процентном отношении, – уточнила Вера. – В сравнении с размерами города.

Она представила, что этот неизвестно откуда взявшийся – в ее группе такого точно не было – соотечественник начнет сейчас знакомиться с нею, расспрашивать о чем-нибудь, и ей стало тошно. Меньше всего она расположена была знакомиться с очередным русским мачо!

Впрочем, на мачо он не был похож. И вообще, кажется, был человеком деловым, а потому не расположенным к неторопливым курортным знакомствам. Или просто был хорошо воспитан. Во всяком случае, глядя на него, Вера успокоилась.

Она не почувствовала, чтобы огонь вспыхнул у нее в груди от одного его взгляда. Она вообще ничего не почувствовала при взгляде на него.

– Извините, что навязываюсь с разговором, – сказал он. – Буквально два слова. Может, вы мне подскажете, где вы видели конфеты из золотых звездочек? Или хоть из каких-нибудь звездочек. Чтобы их добыть, у меня есть полчаса, не больше.

И тут Вера наконец сообразила, кто перед ней! И, сообразив, улыбнулась.

– Извините! – сказала она. – Ляпнула, что в голову пришло. Я не подумала, что ваш мальчик воспримет это так серьезно.

– Гришка все воспринимает серьезно.

– Неужели он больше не плакал? – удивилась Вера. – Всю ночь?

– Представьте себе. Это был подвиг с его стороны.

– Почему?

– Потому что он большая плакса.

– Ничего он не большая плакса, – обиделась за малыша Вера. – Он, наверное, слишком чуткий. И потом, он просто маленький.

– Возможно. Так что будем делать со звездными конфетами? Слушаю ваши предложения.

– Не представляю, что с ними делать, – вздохнула Вера.

– Да-а… А я-то обрадовался, когда вас увидел. Подумал, у вас они есть. Ну, может, в номере. Может, вы их с собой привезли. Готов был выменять их у вас на что угодно.

Последнюю фразу он произнес так, что Вера сразу вспомнила, как ее брат в детстве выменивал все, что было ценного в его мальчишеском арсенале, – свинцовую битку, длинный острый гвоздь, даже перочинный ножик – на игрушечных, в палец величиной индейцев в боевых уборах. Стоило Сашке только подумать тогда про этих индейцев, как глаза у него вспыхивали точно так же, как сейчас у этого человека, и точно так же казалось, что жизнь вот-вот перельется через края его глаз.

– Я их вам и так отдала бы, без обмена, – виновато сказала Вера. – Но у меня их нет. Я их просто выдумала.

– Да ладно, не переживайте, – улыбнулся он. – Нет так нет. Гришка вообще-то не занудный. Я ему предложу что-нибудь другое, он и забудет про эти конфеты. Скажу, что пойдем на бульвар и будем разговаривать по-английски.