Берег Скардара - Владимир Корн

Наверное, сейчас было не самое подходящее время для улыбок, но как же приятно сидеть, вдыхая полной грудью воздух, из которого еще не выветрился запах пороховой гари, и понимать, что новой атаки уже не будет.

«Четвертый сын» успел отойти от борта табрисца, оставив на нем полсотни человек, и устремился на помощь «Морскому воителю». Бой еще не закончился, против двух кораблей Табриско оставалось два корабля Скардара да еще один, наполовину затопленный, тот, что лишился грот-мачты.

Но никто из нас уже не сомневался в победе, и поэтому мы улыбались.

— Скажите, господин дир Пьетроссо, почему этот корабль имеет такое странное название? — спросил я у Иджина, махнув рукой в сторону ушедшего «Четвертого сына», в очередной раз глупо улыбнувшись в пустоту.

Болел локоть правой руки, болел так, что я не мог поднести горлышко бутылки с вином ко рту, поручив это ответственное дело левой. Болели ребра под смятой кирасой, от которой я еще не успел избавиться. Жгла рана на ноге, оставшаяся после скользнувшей по ней пули. Волосы слиплись от крови, а в голове до сих пор шумело от удара саблей, и мне очень повезло, что он пришелся плашмя.

Но я сидел и улыбался глупой улыбкой, задавал глупые вопросы и вдыхал такой замечательный морской воздух, сладкий, как поцелуй любимой.

— Четвертый сын, господин де Койн… — начал Иджин, перед этим приложившись к горлышку бутылки, после чего передав ее Фреду. — Есть у нас такая притча.

У одного человека было четыре сына. Когда они выросли, один из них стал великим ученым, и имя его стало известно во всем Скардаре. Второй — влиятельным политиком, и к его мнению прислушивался сам правитель. Третий занялся торговлей, нажив огромное состояние. А четвертый, самый младший, стал воином, простым воином. И вот однажды они встретились, чтобы почтить память своего умершего отца. Встретились за столом, уставленным всевозможными яствами и винами. Они пили, ели и разговаривали. Вспоминали детство, отца… Братья долго разговаривали в ту ночь, и каждый рассказывал о своих успехах, планах на будущее.

Только четвертый брат все время молчал. Да и о чем ему было говорить?

О бесконечных дорогах, которыми пришлось пройти? О сбитых при этом до крови ногах? О службе в дальних гарнизонах, постоянной муштре, мечтах о паре глотков чистой холодной воды, когда до ближайшего источника далеко, а жара вокруг такая, что плавятся камни? И он сидел и молчал, слушая своих братьев.

Ночью на дом напали разбойники, много разбойников. И четвертый сын встал против них один, спасая своих братьев. Наверное, он был хорошим воином, потому что сумел убить всех разбойников, хотя и сам получил смертельную рану.

Братья плакали, стоя на коленях вокруг постели умирающего. А он уходил со счастливой улыбкой на лице, потому что смог сделать то, к чему все это время готовился — умереть, чтобы жили другие. То, чего не смогли сделать его братья. Да и не должны они были этого делать, потому что это был его долг, долг воина, а остальные делают выбор по совести.

Помолчав, Иджин добавил, принимая от меня протянутую бутылку вина:

— Вот такая есть у нас притча о четвертом сыне.

Сражение было выиграно. После того как «Четвертый сын», отойдя от нас, приблизился к «Морскому воителю», а затем и захваченный нами корабль с самым решительным видом направился к месту сражения, табрисцы дрогнули, спасаясь бегством. Их никто не преследовал, на гафеле «Воителя» взвился трехфлажный сигнал, приказывая кораблям следовать за ним. Сам он пошел к кораблю, оставшемуся без мачты. Назывался он «Скардарский лев», а корпус его набрал столько воды, что осадка вызывала сильнейшие опасения относительно его дальнейшей судьбы.

Совместными усилиями экипажей справились: корабль остался на плаву.

Затем мы перевезли на берег плененных табрисцев, отпустив их с миром. Где-то там, в глубине острова, носившего название Тьиньеру, прятался экипаж затонувшего табрисского корабля. Никаких попыток найти их мы не предпринимали. Да и зачем? Опасности они не представляли, а рабства в Скардаре нет.

Вернее, оно существует, но приняло более цивилизованный вид. Должники по решению суда передавались на определенный срок своим кредиторам, а поскольку при этом они лишались всех гражданских прав, то положение их становилось немногим лучше, чем у обыкновенных рабов. Обо всем этом мне поведал дир Пьетроссо, когда нам под прикрытием берега пришлось двое суток пережидать начавшийся шторм. Еще до того как шторм начался, мы похоронили бойцов, павших при абордаже. Похоронили на берегу.

Редкая возможность для моряков, погибших в морском бою. Берег оказался на редкость каменистым, и выдолбить братскую могилу оказалось очень трудным занятием. Мы даже пожалели о том, что отпустили пленных табрисцев.

Очень жалко было погибших парней. Хотя прошло не так уж много времени с той поры, как я всех их встретил, но слишком уж много событий связывало нас. И было больно смотреть на Оливера Гентье, недавно нашедшего родного брата и уже успевшего потерять его.

Затем начался шторм. И хотя близкий берег прикрывал нас от не на шутку разбушевавшейся стихии, волнение оставалось сильным: пару раз корабль даже срывало с якоря. Мы ждали, что с «Морского воителя», ставшего флагманом, последует приказ уйти в открытое море, где будет легче бороться с непогодой, но его так и не последовало. Когда ветер переменился, волна стала много меньше и с «Морского воителя» наконец-то отошла шлюпка, где пассажирами были сти Молеуен, Мириам, Гисса и, как выяснилось позже, три человека из свиты Диамуна.

Еще до начала шторма, готовясь к дальнейшему походу, «Морской воитель», «Четвертый сын» и «Скардарский лев» отправили к нам на борт часть своих экипажей, потому что было принято решение привести отвоеванный корабль в Скардар. Понятно, что прибывшие матросы не являлись лучшими, их отбирали по принципу «на тебе, боже, что нам негоже».

Нет, эти люди не были отбросами, среди почти сотни, прибывших на борт, таких, на мой взгляд, не больше десятка. Но всегда и везде в первую очередь стараются избавиться от людей неудобных, неугодных и так далее. Словом, таких, которые, даже отведав шомполов, остаются при своем мнении, просто стараясь лишний раз его не озвучивать. Что же касается самих телесных наказаний — это обычная практика на всех флотах этого мира, да и в моем мире разве было по-другому?

Командование захваченным кораблем Табриско, который по приходе должен был войти в состав Скардарского флота, было возложено на Фреда фер Груенуа. Фред — опытный мореплаватель, а в компании со сти Молеуеном вообще выдающийся, так я ему и заявил, но адмиральскую каюту занял сам.

Дир Пьетроссо остался с нами, на борту «Интбугера» — так назывался захваченный нами корабль, а мотивировал он свое решение тем, что экипаж сборный, дисциплина никуда не годная, и при нужде он поможет ее поднять.

Его решению я обрадовался. Мотивы Иджина тоже понятны: трудно находиться на одном борту с человеком, которого органически не перевариваешь. Из абордажной команды скардарцев в живых осталось чуть больше десяти, и больше половины из них ранено. Но на «Воителя» они не вернулись, хоть и не намного, но увеличивая экипаж «Интбугера».