Любимые - Виктория Хислоп

Крики привлекли в их палатку охранников, и женщину забрали. Ее протест дал прекрасный предлог для наказания.

Тогда Темис поняла, что для музыки необходима тишина, наполняющая мелодию смыслом. Иначе она становилась шумом.

Через несколько дней, без всякой видимой причины, музыка смолкла. Столь непредсказуемый поступок также действовал на нервы, не вселяя уверенности, что пытка не повторится.

Временами пленницам вручали островной журнал со списками искуплений, статьями о действиях правительственной армии или фотографиями королевы Фредерики в турне по детским домам, которые она недавно открыла. Со страниц светилось ее загорелое, упитанное лицо, и, несмотря на холод, Темис неизменно бросало в жар. Женщина, казалось бы, действовала из лучших побуждений, но Темис не могла простить ее за открытую поддержку правых.

Иногда охранники и мучители хотели передохнуть, и женщин побуждали взяться за вышивание.

– Женское рукоделие – вот чем мы заняты, пока они отдыхают, – саркастично сказала одна из пленниц, давно жившая на острове.

Маргарита обожала вышивание, но Темис совершенно этим не увлекалась, как и всем, что оно олицетворяло. Она нехотя взяла из кучи лоскутов льняной квадрат, вдела в иглу нитку и села на каменистую землю возле палатки. Цвет выбрала красный.

Никто не кричал, не запугивал их, только шумел ветер в изогнутых ветвях деревьев.

Пятьдесят женщин сидели в тишине. У соседки Темис на коленях лежала ткань, по краю вышитая аккуратным симметричным узором, похожим на ряд зигзагов.

– Смотри, – сказала девушка, повернув ткань так, что Темис увидела ее под другим углом.

Темис поразилась такой изобретательности. Теперь она видела, что узор содержал акроним, повторяемый снова и снова. ЭЛАСЭЛАСЭЛАСЭЛАС.

– А по центру я вышью имя нашей родины, ЭЛЛАДА. Но тоже с ошибкой.

Девушка, которая была намного моложе Темис, озорно улыбнулась.

Вышивая аббревиатуру коммунистической армии Сопротивления, ЭЛАС, девушка выражала свой протест. Погибли трое ее братьев. Среди традиционных островных мотивов она замаскировала парящих птиц и корабли под парусом. «Они олицетворяют свободу», – сказала девушка. Конечно, столь мелкие диверсии мало что значили, но они помогали пленницам не падать духом.

Некоторое время Темис смотрела на белый квадрат у себя на коленях. Ей хотелось своей вышивкой как-нибудь прославить родину. Темис любила патриду столь же страстно, как и охранники, и собиралась это доказать.

Вдев иглу в ткань, Темис заглянула на обратную сторону и заметила, что острие расположено как раз по центру, где ему и следовало быть. Она принялась вышивать контур сердца. Темис решила сказать охранникам, что оно означало любовь к Греции и своей семье, но с каждым стежком думала о Тасосе. Будучи с ним в горах, она чувствовала гармонию в душе. Не это ли имел в виду Платон, когда говорил о второй половинке? Темис казалось, что ее разделили надвое. Мечта о воссоединении с любимым дарила надежду. Каждый раз, когда игла пронзала ткань и алая нить скользила через ткань, Темис представляла, что притягивает его к себе.

Впервые ей нравилось вышивать. Сосредоточившись на деле, Темис перестала размышлять о своем положении. Миниатюрные ладони, которые раньше еле держали винтовку, теперь оказались полезными.

Шли месяцы, дни стали длиннее и жарче. Многодневный изнурительный труд изматывал Темис, ее часто били за медлительность. Хватало сил только на вышивку.

Изо дня в день солнце жгло ей шею, а по ночам Темис лежала в постели, пребывая в полубреду из-за тошноты и слабости. Она не могла уснуть. Однажды Темис услышала крики. Голос был мужской, но, казалось, визжал раненый зверь. На острове участились пытки. Правительство, недовольное малым количеством подписанных дилоси на Макронисосе, потребовало более высоких результатов.

Однажды ночью без предупреждения в палатку вошли трое охранников и выволокли одну женщину наружу. Они не стали отводить ее далеко. Хотели, чтобы другие все слышали и знали, что делают с жертвой.

От ее криков у Темис все переворачивалось внутри, а когда час спустя несчастную грубо толкнули обратно в палатку, девушка даже не смогла взглянуть на нее.

Рыдая, женщина упала на землю и на некоторое время, совсем голая, застыла в позе эмбриона. Три пленницы быстро подошли к ней, еще одна разорвала простыню, чтобы перевязать раны.

– Theé kai kýrie! – услышала Темис. – Посмотрите на ее ноги! Что же они с ними сделали!

Днем женщина лежала неподвижно на тонкой подстилке, как напоминание другим о возможной судьбе. Следующей ночью выбрали новую жертву, и так каждую последующую ночь. Часто женщин насиловали, некоторые возвращались без ногтей, других избивали мешками, наполненными камнями, или оставляли на груди ожоги от сигарет. И все это, чтобы они согласились подписать дилоси.

Никто не знал наверняка, когда поднимется полог палатки и охранники заберут следующую жертву. Темис вспоминала детство – как она притворялась, что спит, становясь невидимкой для Маргариты. Однажды ночью возле кровати Темис остановился солдат в тяжелых армейских ботинках. Она зажмурилась, молясь, чтобы не пришла ее очередь.

Одна из женщин жаловалась, что у нее прекратилась менструация, и только две из пятидесяти имели месячные. Некоторые с облегчением попрощались с этим регулярным проклятьем, другие боялись, что их цикл не восстановится. Темис вспомнила, как вдруг закончились месячные у Фотини, а от недоедания у нее самой случилось то же самое.

Сопротивляться насилию не имело смысла. Темис сунула ноги в ботинки и спокойно пошла мимо двух охранников, стараясь успокоить дыхание, убеждая себя быть смелой. Она часто представляла, как поведет себя в такой ситуации. Темис решила думать о самом приятном, что знала, – о Тасосе, его губах, незаконченной вышивке сердца.

В нескольких метрах от выхода солдат положил руки ей на плечи. Он говорил тихо, его лицо было так близко, что он чуть ли не касался губами ее кожи. Слишком интимный жест. Темис казалась себе оскверненной еще до того, как что-то случилось.

– Ты можешь спасти себя, – сказал солдат.

Он был ненамного старше ее, но его зубы почернели, а изо рта дурно пахло. Темис затошнило от отвращения.

– Если захочешь, то сможешь спасти себя, – снова пробормотал он.

Темис ничего не сказала. Молчание раздражало солдата.

– Скажи мне, что не желаешь умирать. Скажи, что поставишь подпись, – проговорил он так тихо и близко, что Темис почувствовала на губах его обжигающее дыхание.

– Скажи, что подпишешь! – закричал второй охранник, грозно склоняясь над ней. – Просто подпиши! Тогда с этим будет покончено.

Темис на секунду задумалась. Пристыженная, она вернется в Афины, встретится лицом к лицу с Танасисом, может даже Маргаритой, кто знает? Она отвергнет свои убеждения, предаст стольких людей, рядом с которыми сражалась. Ее дилоси, декларацию об искуплении, зачтут вслух, в той же церкви, где она впервые осознала хармолипи. Публичное унижение, указательные пальцы, устремленные на нее, презрительные взгляды, злорадствующие соседи, пособники нацизма. Нет, это равнялось самоубийству, отказу от самой себя. Как она посмотрит в лицо Тасосу или Паносу, когда вновь увидится с ними?