Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции - Лин фон Паль

Монастырь был обложен со всех сторон. Войско Мещеринова не уходило на зиму в Сумской острог, а неотступно стояло под стенами. В монастыре стало плохо с продовольствием, люди начали погибать. Менее твердые защитники веры предпочли бежать. Им воевода препятствий не чинил. Но те, кто остался, сдаваться не желали. Тогда Мещеринов приказал рыть подкопы и искать слабые места. Он использовал и артиллерию, хотя не очень удачно – ядра большого вреда не причиняли, а обстрел только порождал легенды: якобы из одного ядра вышел полупрозрачный старец, призвал к обороне, обещал победу и растаял в воздухе.

Несколько раз войска Мещеринова пытались взять монастырь приступом, но безуспешно. Наконец 22 января 1677 года, ночью, им удалось прорваться в монастырь через подкоп. Крепость пала. Из пятисот защитников в живых остались шестьдесят. Их взяли в плен. Пленников допрашивали, как тогда практиковалось повсеместно, с пристрастием, то есть били плетьми, пока не заговорят. И пленники сознались и в отступлении от веры, и в чревоугодии, и в содомском грехе, и в умышлении на государя. И многие ради спасения показывали на своих сотоварищей. Из всего числа плененных были отобраны 33 наиболее непокорных, в том числе вожди защитников крепости, и они были повешены. От монастыря осталось только название.

Монастырь заселили новыми монахами. В Успенском соборе не забыли отслужить благодарственный молебен и повторить анафему Собора 1666–1667 годов: «Сие наше соборное повеление, и завещание, ко всем вышереченным чином, православным, предаем, и повелеваем, всем неизменно хранити и покорятися святой восточной церкве. Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему освященному Собору, или начнет прекословити, и противлятися нам. И мы такового противника, данною нам властию от всесвятаго, и животворящаго Духа, аще ли будет от освященного чина, извергаем, и обнажаем его всякаго священнодействия, и проклятию предаем. Аще же от мирскаго чина отлучаем, и чужда сотворяем, от Отца и Сына и Святаго Духа: и проклятию, и анафеме предаем, яко еретика, и непокорника: и от православнаго всесочленения, и стада: и от Церкве Божия отсекаем, дондеже уразумится и возвратится в правду покаянием. А кто не уразумится и не возвратится в правду покаянием, и пребудет в упрямстве своем до скончания своего: да будет и по смерти отлучен, и часть его, и душа, со Иудою предателем, и с распеншими Христа жидовия: и со Арием, и с прочими проклятыми еретиками. Железо, камение и древеса, да разрушатся, и да растлятся: а той, да будет не разрешен, и не растлен, и яко тимпан (похожий на барабан музыкальный инструмент. – Авт.), во веки веков, аминь».

Никон за время борьбы с Соловками успел впасть в немилость и попасть в ссылку. Но своей жестокостью он сумел добиться не вселенской церкви в Московии, а всеохватной ненависти между людьми: одни признали реформы и остались в лоне церкви, другие не приняли и превратились не только во врагов церкви, но и врагов государства. И хотя власть показала, как будет бороться с раскольниками и искоренять крамолу, крамольников меньше не стало.

На время Соловецкого бунта пришлось и другое, гораздо более широкое народное возмущение, которое изза масштаба принято называть крестьянской войной 1670–1671 годов. Честно говоря, крестьянской войной эта смута конца 17 века названа необоснованно. По сути, войну Степана Разина с ненавистной Москвой гораздо точнее называть восстанием казаков. После перехода Богдана Хмельницкого вместе с землями правобережной Малороссии в подданство московского царя, то есть после 1654 года, «казачий вопрос» стал одним из самых актуальных. Новообретенные подданные ожидали от Москвы исполнения надежд – то есть свободной и достойной жизни в православном государстве, а получили взамен – попытки закрепощения и полное неуважение к тому, что делало казака казаком, – то есть к свободе казачьего выбора, как и кому служить. Днепровские казаки с молоком матери впитывали идеалы казачьей вольницы. Жители Московского царства, донские казаки, переняли идеалы свободы у Запорожской Сечи еще задолго до 1654 года.

Каково проявление казачьих идеалов на фоне государственных идеалов Московии, общество узнало во время Смуты 1598–1618 годов. И отлично это казачье «вольнодумие» запомнило: казаки, будь они днепровскими или донскими, согласию предпочитали бунт, а смирению – насилие. Выпустить казаков из твердой руки означало одно – открыть дорогу красному петуху, разбою и душегубству. Главным стимулом казачьих движений было – найти хорошую добычу, отвоевать ее и поделить между собой. Если легкой добычей был крымский хан – казаки ополчались против хана, если богатый помещик-угнетатель – против помещика, а в 1670 году оказалось, что главный враг вольных казаков донского происхождения – московский царь, вот и выступили эти воины против московского царя. Но – обо всем по порядку.

Дон – это не Днепр, не Сечь. Запорожские казаки вошли в Московское государство на особых правах, и на первых порах эти права, хоть и частично, Москвой уважались. К отечественным казакам, донским, отношение в Москве было другое. Они считались казаками «второго сорта», поскольку Дон был московской окраиной, куда бежали все, кто не желал жить по московским законам, – крестьяне, которых пытались намертво привязать к обработке сельхозугодий, холопы, то есть фактически рабы, даже черный городской люд в поисках лучшей доли. В 17 веке, когда процесс закрепощения в Московии пошел полным ходом, на Дон стекались толпы искателей счастья. Конечно, все они были люди нищие и жили, разумеется, разбоем.

На том же Дону давно существовало и вполне обеспеченное казачество, которое поддерживалось Москвой из-за необходимости оборонять южные рубежи, их называли реестровым казачеством, и в его задачу входило несение военной службы московским царям. Этим счастливчикам выплачивалось государственное жалованье.

Но список реестровых казаков был ограниченным, толпы голодранцев в него не включались. Голодранцы тоже жаждали получать жалованье, а у Москвы нанимать их на государственную службу никакого резона не было, Москва больше хотела бы вернуть их на прежнее место жительства и в утвержденное законом крепостное ярмо.