Черный замок над озером - Екатерина Островская

Гагаузенко кивнул, будто сам знал это. А Метлицкий посмотрел на девушку с удивлением.

– Надо же, какая образованная, – восхитился он, – даже убивать жалко.

Женя почувствовала, как у нее похолодела спина, и решила ничего больше не говорить.

– Замок, конечно, весь развалился, – продолжил Гагаузенко. – Когда его восстанавливали, строители откопали винный подвал и обнаружили шесть бочек с вином. И в бутылках еще. Специалистам давали попробовать, так они заявили, что это бордо. То, что из бочек, оказалось так себе, а про бутылочное спецы заявили, что такого ни у кого нет. В них не только бордо, но и бургундское, и мускаты.

– Хочешь попробовать? – спросил у Жени Метлицкий, усаживаясь в кресло во главе стола.

Та покачала головой.

– Ну, все равно присаживайся за стол – поговорим немного. А потом перекусим, скоро кабанчик готов будет.

Только сейчас Женя заметила, что в камине на вертеле над углями жарится туша. Вот почему она почувствовала запах готовящегося мяса, сразу как переступила порог.

Лукошина опустилась на краешек кресла. Метлицкий посмотрел на нее и усмехнулся. Его усмешка не понравилась Жене, и девушка сделала вид, будто рассматривает резные дубовые панели на стенах.

– Думаешь, как так – квартирный вор, а живет в королевском замке? – обратился к ней Леонид Иванович.

Женя пожала плечами.

– В общем, ты права, – продолжил Метлицкий, хотя она не сказала ни слова, – с трудов праведных не получишь палат каменных. Я вообще родился в домике, больше похожем на курятник. Рядом была железная дорога, мимо проходили поезда, и наша избушка тряслась, готовая развалиться в любую минуту. Я уже тогда мечтал о большом каменном доме для себя, а главное, подальше от железки. У твоей семьи ведь есть дача. Вика… хотя нет, еще твоя тетка меня туда как-то привозила. Я тогда, помнится, даже позавидовал. А чему, спрашивается?

– Тот дом сгорел, – сказала Женя, продолжая рассматривать стены.

– Бог дал, бог взял, – без всякого сочувствия произнес Метлицкий. И добавил: – Тебе Гагаузенко денег пообещал за помощь. Так что проси у него на новый дом – он отвалит, если мое прощение заслужить хочет.

Присутствующий за столом тесть Нильского глядел в сторону.

– Я говорил уже, кого мы ищем, – продолжил Леонид Иванович. – Что бы ты ни говорила, я чувствую: тот человек где-то рядом. Я всегда его чувствую. Один раз он уже забирался сюда. Я ночью проснулся, потому что понял: Валентин в доме, хотя это было невозможно, замок и тогда охранялся хорошо. Конечно, не так, как теперь, когда у меня на каждой стене камера, лучи эти инфракрасные, но все же. Ребята дом обежали и нашли его. Я тогда пожалел его, отпустил. Потом уже в Испании – опять он. Ты только подумай, куда за мной забрался! Но там мы все сами решили. Потом его испанская полиция с наркотой прихватила, типа он наркокурьер. Отсидел парень года полтора до суда, а суд его освободил, потому что по их законам не было состава преступления. Это я к тому, что мы в Европу рвемся, а для начала надо их законы выучить. У них тогда сажали за распространение или перевозку крупных партий, а то, что у него в гостиничном номере нашли немного кокаина, оказывается, ерунда полная. Правда, когда вернулся на родину, тут его и взяли, уже по полной. Семь лет отсидел, кажется. И снова за старое, опять ко мне в Испанию мотанул. Не знал, видать, что я тогда здесь был…

Женя уже не сомневалась, о ком идет речь, а потому слушала внимательно.

– У меня ж там вроде как жена была. Не испанка, понятно, а наша. Мальчик у нее – тот, который теперь стихи в Англии сочиняет. Я определил его в этот… как его…

– В Итон, – подсказал Гагаузенко.

– Туда, короче. Пусть, думаю, учится. В банкиры выбьется или, еще лучше, в чиновники, ведь чиновники сейчас больше любого банкира имеют. А парень в том Итоне стихи сочиняет. Да бог с ним, хороший мальчик на самом деле. Так вот когда он с матерью в Испании жил, Валентин, значит, к ним приперся.

– А зачем? – изобразила непонимание Женя.

Метлицкий развел руки в стороны.

– Поди пойми его. Вбил себе в голову, что у него любовь с моей женщиной до гроба. У них по молодости, может, чего и было, но тут уж десять лет прошло, если не больше. Какая любовь? Но он все равно приперся. Пацан вроде не глупый, а простой вещи понять не способен, что Мила моя – девушка гордая. Гордые – это те, кто жить хочет хорошо. А если не получается ничего по жизни, то такие люди прямо гордятся своей нищетой. Только у нее уже все имеется. Все, что пожелает. Потому что у нее есть я. И менять она ничего в жизни не собирается. Мила в Испании свой бизнес раскрутила – какой-то компьютерный, я в этом не особо секу. А тут Валентин заявляется. Мне доложили, и я прилетел. Все бросил и туда. Вопрос решил, конечно. Сказал своей женщине: хочешь, оставайся с ним, только мальчика мне отдай – у него моя фамилия, следовательно, он мой, а вы себе других рожайте. Мила правильный выбор сделала. Да и вообще – зачем ей Валентин с его любовью?

Метлицкий замолчал и посмотрел на Женю.

– Я не утомил?

– Нет, – покачала головой девушка, – я хоть и не знаю людей, о которых вы рассказываете, но мне интересно вас слушать. Можете продолжать.

– А все.

Женя сказала, что не знает никого, а сердце ее билось быстро-быстро. Выходит, Ерофеич не ошибался, называя Сергея Вальком. К тому же получается, что ее виртуальный друг и есть тот удачливый игрок, противник Нильского в викторине… Все это не укладывалось в голове, казалось совпадением и нелепостью, выдумкой. Потому что самым главным было лишь одно – она любит теперь уже непонятно кого и любит так, что кружится голова и хочется плакать от счастья. Не от страха, а именно от счастья. Хотя ей страшно, очень страшно сейчас.

Подручные Метлицкого достали вертел с кабаньей тушей и принялись разделывать. На стол начали выносить закуски и вина. Выставляли много чего, но за столом сидели лишь трое: хозяин с Гагаузенко и Женя. Лукошкина есть отказалась, но продолжала сидеть за столом.

За узкое окно зацепилась краешком луна. Девушка смотрела на нее и думала о Сергее. Прошлой ночью она выглянула из палатки и тоже посмотрела на луну…

– Последние ясные дни, – сказал тогда ее любимый, – удивительно спокойная осень. Но еще пара дней, и начнутся дожди. Листву с деревьев смоет, будет холодно.

– А я бы еще на недельку здесь осталась, – ответила ему Женя. – Мне с тобой холодно не бывает.

Как давно это было – ровно сутки назад.

Гагаузенко наполнил два бокала и произнес громко, видимо, специально, чтобы отвлечь Женю от разглядывания ночного неба:

– Этому вину более двухсот лет. Даже пустая бутылка уже раритет. На аукционах такое вино сумасшедших денег стоит, а мы его так вот запросто пьем.

– Я пью, – уточнил Метлицкий.

Поднял свой бокал и произнес тост: