Гунны. Грозные воины степей - Эдвард А. Томпсон

Нам известно, что экспедиция против вандалов в 468 году обошлась казне более чем в 100 тысяч либр золота, то есть в 1000 центенариев – «целые моря... реки денег», по словам поэта. Эти расходы довели государство чуть ли не до банкротства, но дань не удалось бы выплатить, если бы в 443 году сенаторы находились в таком бедственном положении, как пытается представить Приск. Если казна была пуста, а высшее сословие разорилось до вступления на трон Маркиана, то как тогда объяснить тот факт, что Маркиан отменил налоги на имущество сенаторов, а после его смерти в казне было более 100 тысяч либр золота?

У нас была возможность убедиться, что «Византийская история» Приска прежде всего литературное произведение, а не научный труд. Его обвинительный акт в отношении налоговой политики Феодосия II одно из тех «приукрашиваний», о которых мы всегда должны помнить. Приск заявляет, что сенаторы, чтобы заплатить налоги, были вынуждены продавать мебель и драгоценности своих жен. Полагаю, что это утверждение не что иное, как высказывание Евнапия в интерпретации Приска, как, впрочем, и рассказ о появлении гуннов в Крыму, который Приск нашел в сочинении Евнапия и с небольшими изменениями вставил в свою «Историю». Что касается Зосима, то в главе, в которой он перефразирует Евнапия и выдвигает обвинения в адрес финансовой политики Феодосия II, Зосим пишет, что «они отдавали не только деньги, но женские украшения и даже одежду, чтобы заплатить требуемые налоги». Слишком похожи фразы, чтобы мы поверили в простое совпадение.

Политика Феодосия II и Хрисафия в 443 году по добыванию денег для удовлетворения требований Аттилы ударила по карманам сенаторов, но не сильно отразилась на благосостоянии налогоплательщиков в целом. Как еще можно было собрать деньги, не причиняя неприятности восточным провинциям?

Есть превосходный пример такой же реакции со стороны класса крупных землевладельцев на подобную политику установления мира с помощью подкупа варваров; в этом случае сумма, которую заплатили варварам, была намного меньше, чем расходы на войну. В 408 году Аларих направил в Рим посольство с требованием уплаты крупной суммы денег за предоставленные услуги. Казна была пуста, и потребованную Аларихом сумму нельзя было тут же собрать из налогов. Правительство Гонория, понимая, что необходимо сохранить мир, сочло возможным взыскать необходимую сумму с тех, у кого были наличные деньги, то есть с сенаторов. На обсуждении в сенате был поставлен вопрос: стоит ли объявлять войну готам. Во время дебатов Стилихону был задан вопрос, почему он отказывается воевать, а хочет купить мир с помощью денег. Стилихон так умело объяснил свою позицию, что, по словам греческого историка, с приведенными им доводами пришлось согласиться. Сенат выплатил Алариху 4 тысячи либр золота. Однако большинство голосовало только из страха перед Стилихоном. Лампадий, человек знатного происхождения и высокого положения, выкрикнул на латыни: «Это договор о рабстве, а не о мире!»

То, что вопрос обсуждался в сенате, свидетельствует о том, что все заранее знали, что сенаторы понесут расходы, если будут приняты условия Алариха. Следовательно, за их патриотическими и воинственными высказываниями просто скрывалось беспокойство за собственные кошельки. Мы вряд ли ошибемся, если предположим, что многие сенаторы считали справедливым решение Феодосия II в 443 году, но тем не менее они проголосовали за него прежде всего потому, что боялись Хрисафия. Единственное отличие этих двух случаев заключается в том, что политику, проводимую в 443 году, поддерживала группа благородных не только по происхождению, но и по убеждениям сенаторов – Анатолий, Ном, Сенатор и другие, которые отстаивали политику, при которой сами же и несли материальные издержки. Их противники нашли выразителя своего мнения в лице Приска.

В таком случае нам придется отказаться от первоначально высказанного предположения, что Приск был ярым патриотом. По-видимому, ему внушала неприязнь трусливая внешняя политика Хрисафия, из-за которой в проигрыше оказывался социальный класс, которому он симпатизировал. Приск был предан не империи в целом, а прежде всего определенному классу этой империи. Создается впечатление, что в этом отношении его взгляды резко отличались от взглядов Олимпиодора, который чрезвычайно критически относился к неравномерному распределению богатства в империи, и даже от взглядов Аммиана, который, несмотря на его тесные связи с некоторыми членами сената, писал о непомерно больших состояниях, нажитых за счет экономической власти. По своим взглядам Приск скорее ближе к одному из греческих историков, Малху Филадельфийскому, резко критиковавшему финансовую политику Льва I, в основном за выплату субсидий варварам ради сохранения мира. Однако Малх, похоже, признавал, что Лев завоевал большую посмертную славу в «массах».

Таким образом, напрашивается вполне справедливый вывод, сделанный на основании сохранившихся фрагментов сочинений Приска, что его критика финансовой политики Феодосия II и Хрисафия свидетельствует о предвзятом, глубоко пристрастном отношении историка. Эта политика, как мы поняли, была рассчитана на тех, кто вполне мог взять на себя финансовые трудности, свалившиеся на империю. Приск, сторонник сенаторов, представил действия императора в искаженном свете, преувеличил бремя, которое взвалили на себя сенаторы, и дал понять о тяжелом положении всего населения империи. Надо сказать, что в одном из отрывков сочинения Приск был вынужден признать, что Хрисафий пользовался поддержкой. В 449 году в критический для евнуха момент, когда его выдачи требовал не только Аттила, но и исавр Зенон, военачальник на Востоке, Приск открыто признается, что «каждый желал ему удачи и оказывал поддержку». Нас не интересует, почему историк считал необходимым сделать это признание, стоит лишь отметить, что, видя в Хрисафии врага, он не умалял его значимости.

Феодосий II не мог испытывать удовлетворения, откупаясь от Аттилы. Почему же он не прекратил выплату дани путем принятия решительных мер? Те, кто считает, что правительство Феодосия II должно было предпринять попытку уничтожить гуннов в ходе военных кампаний, упустили, я думаю, суть конфликта между оседлым, земледельческим обществом, таким как римское, и непостоянным, кочевым, как гунны. Однако задолго до V века нашей эры всю сложность такой борьбы понимал, например, Геродот (V в. до н. э.). Люди без укрепленных городов, пишет Геродот в своей «Истории», живущие в повозках, приученные все до одного сражаться как конные лучники и рассчитывающие не на продукты земледелия, а на свой скот, разве могут они позволить врагу подчинить себя или даже войти в соприкосновение с собой?

Другими словами, кочевое общество настолько мобильно, что ему ничего не стоит быстро исчезнуть при подходе вражеской армии. Кроме того, карательная экспедиция против кочевников обошлась бы намного дороже, чем ожидаемые трофеи, пленники и тому подобное. Китайский двор на протяжении долгих лет вел бесконечные дебаты, решая, нужно ли бороться с сюнну (гуннами) или умиротворять их «подарками», и самые мудрые советники никогда не одобряли политику военной экспансии на территорию кочевников. Мы выяснили, что за всю историю гуннов римское правительство (и Восточной и Западной империи) никогда не направляло карательных экспедиций против гуннов, кроме единственного случая, и, как всякое исключение, оно только подтверждает общее правило. В 452 году Маркиан отправил армию на гуннскую территорию – когда большая часть гуннской армии находилась в Италии. Когда подобная возможность представлялась Феодосию II? Если мы обвиняем «слабого и нерешительного» Феодосия II в том, что он не посылал карательной экспедиции, то нам могут возразить, что мы не обратили внимания на положение, в котором он оказался. Затраты на такую экспедицию были бы огромными, результаты же незначительными, а возможный ущерб, нанесенный гуннам, ничтожным. Аттила, особенно в последние годы, частично пожертвовал своей мобильностью; он получал дань и продовольствие с конкретных областей Центральной Европы и не видел смысла отказываться от этого. Он мог временно отступить, понеся незначительные потери, а на степных просторах имел блестящую возможность полностью уничтожить римскую армию. Опять же, если мы обвиняем Феодосия II в бездействии, то должны понимать, что после проведения кочевниками ответных ударов останется выжженная земля, которая будет единственным возмещением затрат на проведенную римлянами карательную кампанию.