Большая книга ужасов – 86 - Мария Некрасова

Я вошёл, захлебнулся папиросным дымом, закашлялся и подумал, что если мать здесь, я найду её не сразу. Тут было, наверное, полдеревни: англичанка болтала с физичкой, физруком и продавщицей из магазина, Оксанка-медсестра что-то втолковывала Лёшке Иванову, ещё одному моему однокласснику, мы не очень-то дружим, но в этот момент я его пожалел: почти все учителя в твоём доме – что за наказание!

Я шарил глазами по толпе курящих и танцующих – и не видел матери.

– Коль, ты чего? – Анька, Лёшкина младшая сестра. Она не вредная, но любопытная – жуть!

– Мать куда-то запропастилась.

– Не, не у нас.

* * *

Время приближалось к одиннадцати. Может, она дома давно, а я тут бегаю по морозу. Скорее всего, так и есть, Ленке давно надо спать, мать не будет так задерживаться, чтобы пострадал детский режим. Знает, что без неё не уложим.

В нашем доме было почти темно, если не считать тусклого света телевизора из большой комнаты. Если смотрят телик – значит, Ленку уложили. И значит, мать дома, иначе Ленку не уложить. Наконец-то! Я ворвался в дом, стараясь топать тихо. Навстречу мне из кухни вышел отец:

– Ну и где тебя носило?

– Я ж тебе говорил! Мать пришла?

– Нет…

К нам выскочила Ленка, радостная, что не гонят спать, и что-то затараторила на своём малышачьем.

– Давай уложим и пойдём…

– Нет уж, сиди дома. Я сам схожу. – Он вышел в прихожую и стал обуваться. Я пошёл укладывать Ленку. – Везде был?

Я стал громко из большой комнаты перечислять, где я был. Ленка от этого не укладывалась, хныкала, отец разорался, что я ребёнка нормально уложить не могу без концерта… Ленка уснула под наш скандал. Когда отец ушёл, она уже мирно спала.

Из окон большой комнаты видна вся улица. Я сидел на ковре, прислонившись спиной к Ленкиной кроватке, и смотрел, как отец с фонарём (зачем, на улице же светло, фонарь починили) идёт сперва к соседу и торчит там удивительно долго. Я гипнотизировал окно сквозь кактус на подоконнике и ворчал: «Что ты копаешься, беги искать!»

Они вышли вдвоём с дядей Колей и Альмой – дяди-Колиной овчаркой. Она не разыскная, а просто овчарка – чего её тащат, бесполезную? Наверное, им так спокойнее. Они прошли несколько шагов, а потом их стало не видно с моего поста на ковре. Я встал, подошёл к окну ближе и смотрел, как удаляются их спины ещё метров двадцать. Они зашли к бабе Маше (Зачем? Я там был!), быстро вышли, прошагали ещё несколько метров, и я их потерял. Выскочил к себе, из того окна побольше обзор, и увидел ещё несколько их шагов. Да, я занимался ерундой, чтобы заниматься хоть чем-нибудь. Когда случается страшное, а ты ничего не можешь поделать, ты занимаешься ерундой, чтобы сделать хоть что-нибудь.

Я вернулся к Ленке, почему-то боялся её оставлять, сел на ковёр и смотрел в окно. В домах постепенно гасили свет, Найда, собака бабы Маши, уже давно бегала по улице, её выпускают на ночь. Она обнюхивала сугробы, что-то копала, потом подбежала к нашей калитке и оскалила зубы.

Я вскочил: на кого она там рычит?! В свете уличного фонаря было отлично видно наш щербатый забор, калитку, собаку за ней, оскалившуюся на эту калитку. Никого там не было, кроме Найды. Может, он уже у двери и я не вижу?

Я выбежал, распахнул дверь. В лицо мне ударил морозный воздух со снежинками, лампочка над нашим крыльцом освещала пустой заснеженный половичок и веник для валенок.

– Кто там? – Как будто сам не видел, что никого.

Найда удивлённо подняла на меня морду и потрусила прочь. Ну на кого-то же она скалилась? Может, кот соседский или, наоборот, крыса? Я вышел на крыльцо, оглядел дом: ни кота и ничего похожего на животное. (Охоту уважал. Был у него секрет.) Наверное, это просто запах разделанных зайцев. Похоже на правду: Найда в прошлой жизни была охотничьей. Когда был жив бабы-Машин муж, он ходил на охоту. Вот она услышала знакомый запах, сделала стойку, а я как дурак пошёл искать невидимку во двор… Ветер опять шибанул в лицо, и я поспешил домой.

Коридор уже успело выстудить, пока я ловил призраков во дворе. Я быстро закрыл дверь и, стуча зубами, пробрался в большую комнату: оттуда лучше всего видна улица. Соседи засыпали: одно за другим гасли окошки в домах. Лаяли собаки, и, если прислушаться, далеко-далеко на соседней улице отец с дядей Колей орали «Кать!». Кажется, под это «Кать!» я и уснул.

* * *

Когда во дворе хлопнула калитка, я сперва вскочил, а уж потом открыл глаза. За моей спиной шумно засопела Ленка, я оглянулся – спит – и выскочил в коридор.

Отец пришёл один. Буркнул мне «Чего не спишь?», прошёл на кухню и долго пил из остывшего помятого чайника. Я стоял в дверях, хотя и так понятно: если один – значит, не нашёл или нашёл, но не смог привести домой…

– Что с ней?! – Отец пил. Сколько можно пить, когда тут такое! – Что с ней, говори!

– Откуда я знаю! – Он шумно поставил чайник. – Участковому я сказал, завтра всю деревню на уши поднимет, найдём. Иди спать.

Я слышал – и не верил. Что, вот так вот прям обошли всю деревню и не нашли?

– А в лесу были? А у Петровича?

– Что ей там делать? – Правда нечего. Это я от страха. – Найдётся. Иди спать, я сказал!

Я пошёл, потому что больше от отца ничего было не добиться. Плюхнулся на убранную кровать одетый, смотрел в окно и слушал улицу. Отец на кухне наполнил чайник, долго возился, растапливая печку, потом звенел посудой. Кажется, я всё-таки уснул, потому что проснулся от лязганья железа за стеной.

Свет нигде не горел, даже фонарь за окном погас, на секунду мне показалось, что я проваливаюсь в колодец без дна и стен, только покрывало под руками удерживало на земле. Я встал на ощупь, споткнулся о свой порожек, вышел в прихожую, на кухню… Никого. Сунул нос в большую комнату: родительский диван стоял угрюмым медведем, неразложенный и пустой. Только Ленкино одеяло белело в темноте за решёткой кровати и пижама с дурацкими уточками. Было слышно, как Ленка дышит и как визжит за стеной точило.

Я оделся, вышел на улицу, подошёл к сараюхе и долго стоял у приоткрытой двери, глядя, как отец делает очередной нож.

Утром меня разбудила Ленка. Она капризничала, тянула меня за руку и требовала непонятно чего на своём малышачьем. Будильник показывал половину двенадцатого. Ну да: её нужно покормить. Я включил ей телик, надеясь отвлечь, но передача была скучная, а мультиков не было совсем, поэтому кашу я варил под Ленкины вопли. Отец ушёл на работу (он спит вообще?), я стоял у плиты и мечтал, чтобы всё это мне снилось. Проснусь – и всё нормально: мать дома, отец прежний, и кожа на обмороженных пальцах не зудит. Странно, что я думал о таком, но она зудела, особенно над паром горячей каши.

Мой пустырник так и стоял забытый в огромной кружке. Часть уже испарилась, оставив некрасивый зелёно-коричневый ободок. Я вылил. Покормил Ленку, немного почитал про домовых-леших и даже накропал полстранички доклада. Смешно, но я делал это почти с удовольствием. Глупые сказки про домовых помогали мне отвлечься от этого кошмара, который происходит вокруг.