В окопах. 1916 год. Хроника одного полка - Евгений Анташкевич

– А вы что кончили, подпоручик? – не ответив на глупый вопрос, миролюбиво спросил Щербаков и снова стрельнул глазами на Георгиевский крест.

– Математический факультет Казанского университета…

– Математик, значит…

– Точно так, Николай Николаевич…

– Оно и видно, Макар Макарыч, это гимн…

– А вспомнил, Николай Николаич, чёрных гусар…

– Именно, именно…

– А что это за тоннель такой?

– Это?.. – Щербаков оглядел высокие стены. – Это, Макар Макарыч, можно сказать, дорога жизни…

Дорогу жизни оборонявшие Сморгонь русские войска прокопали в течение почти что года от тыловой базы и до самой передовой. Навстречу Щербакову и подпоручику спереди и следом сзади двумя непрерывными потоками, хотя и с приличными интервалами двигались пароконные телеги с солдатами, санитарные двуколки, еврейские таратайки, офицерские брички, артиллерийские парки и горячие полевые кухни. Ехали молча, ничего не дымило, и никто не курил.

– А откуда здесь весь этот транспорт?

– Местный, можно сказать…

– А эти дрожки?

– И эти… свезли, откуда смогли…

Эти дрожки нашли драгуны на берегу Вилии рядом с огромной воронкой от шального германского «чемодана». Один из просёлков упирался в речной заливчик с широкой поляной, окружённой низким подлеском. Дрожки опрокинуло набок, целые, только дно было выломано взрывом и осколками, а чуть дальше лежали почерневшие трупы, по одежде: мужчины и женщины. Драгуны дрожки поставили на колёса и отдали полковым кузнецам, а трупы тут же в воронке и похоронили, потому что городское кладбище находилось на нейтральной полосе, на северной окраине Сморгони, не просить же германца дать возможность похоронить чету местных евреев. Отец Илларион по своей охоте поискал по соседним полкам евреев-солдат, не нашёл, осенил себя крестным знамением – прислуживал отцу Иллариону церковником кузнец Петриков, – окропил воронку с выправленными драгунами стенками святой водой и, когда останки засыпали, прочитал поминальную молитву. Поп из пехотного полка спросил, зачем он это делает, а отец Илларион ответил: «Бог един, батюшка, а грех я отмолю».

На дороге Щербакова уже ждал фон Мекк, и рядом поручик Гвоздецкий. За ними прислонились к стенке бокового хода сообщений трое полковых связистов, тоже с коробками и катушками. За дрожками Щербакова следовала полупорожняя телега, в ней сидели связисты-артиллеристы, туда же уселись ожидавшие. К ним пересел артиллерийский подпоручик, а фон Мекк занял его место рядом со Щербаковым.

– Слышали новость?

– Какую?

– Дрок предпринял вылазку, туда же напросился Клешня, и не вернулся.

– Это как так? – Щербаков повернулся к фон Мекку.

– Вот так!

Щербаков слушал фон Мекка.

– Дрок послал разведку боем. Четвертаков и весь первый взвод пошёл, немцы тоже выдвинулись и оказались от ничейной траншеи на равном расстоянии, шагах в двадцати…

Щербаков слушал.

– …После проволоки кто-то стал подниматься, уже, скорее всего, никто не вспомнит кто…

– Уж не Клешня ли?!

– Мог и Клешня, Николай Николаевич!

– Вернётся, спросим…

– Думаете?

Офицеры замолчали, и некоторое время ехали молча. С их лицами и золотыми погонами сквозь накат и ветки маскировки сверху лучиками ярче, тоньше заигрывало июньское солнышко.

– Короче говоря, в траншее все оказались одновременно, и там Четвертаков и командир отделения, этот, как его…

– Доброконь…

– Он самый, положили человек то ли шесть, то ли семь.

22-й драгунский Воскресенский полк стоял в лесу, на правой обочине дороги от Залесья в Сморгонь. Вдоль левой обочины шла железная дорога в Молодечно, тоже замаскированная, а правая обочина была лесом между дорогой и дальним берегом Вилии. Тут и дальше на юго-восток окопался весь тыл обороняющих Сморгонь русских войск.

– А откуда известно?

– Что?

– Про Клешню.

– Дрок с двумя ранеными прислал короткую рапортичку…

– Кто раненые?

– Четвертаков и Доброконь…

– А остальные?

– Все целы, только исчез Клешня!

– А вы уверены, что он исчез, а не…

– Сдался в плен? Нет, уверен, он давеча перед денщиками хвастал, что сделает такое, что «получит Егория»…

– Во даёт!

– Даёт-то даёт, да только Аркадий Иванович за Сашку-то по головке не погладит…

– Известное дело, Клешня ведь, по слухам, прошлый год в Москве чуть ли не спас ему жизнь…

– Что-то в этом роде… Надо будет слазить в этот траншей, дальше-то куда он мог деться? – Фон Мекк прикрылся ладонью от игравших прямо в глаза лучиков солнца.

– Если живой…

– Или немцы не утащили…

– Типун вам на язык!

– Вот-те здрасьте-нате! А я-то тут при чём?

Не доходя полутора-двух километров до Сморгони, тоннель начинал расходиться, растекаться, как русло большой реки, на ходы сообщений, которые, в свою очередь, вели на передовую, и общий поток людей и грузов разделялся по мелким ручейкам этих ходов сообщений дальше. Первый и третий эскадроны Дрока и Рейнгардта стояли на передовой уже с начала недели, второй и четвёртый сидели во второй линии, пятый и шестой отдыхали в Залесье. Пятому и шестому сегодня в ночь менять Дрока и Рейнгардта, а фон Мекк и четвертый пока оставались на месте.

Вяземский с соседями-пехотинцами выработали план, как занять ту траншею, которая застряла ничейной на нейтральной полосе. Уже всё продумали и подготовили, в том числе с артиллеристами, но пошли дожди, вздулась Переплюйка-Оксна, и планы были отложены. С инициативой пришёл Курашвили, он в обозе II разряда среди «дедо́в» нашёл пару ревматиков, и те «доклада́ли» ему о своём здоровье, мол, ломит кости, значит, быть дождю, перестаёт – быть вёдру. Вчера Курашвили угостил разведённым спиртом ревматиков-предсказателей, и те назначили вёдро. Вяземский созвонился с тяжёлым дивизионом, дивизионом полевой артиллерии, и сегодня Дрок должен был провести разведку боем. Разведка не удалась, германцы хорошо пристрелялись по этой траншее из миномётов и бомбомётов. Но от дальней разведки с аэростатов и от артиллеристов были получены сведения, что немец затевает недоброе, вроде бы газовую атаку. Сведения подтвердились из 19-й воздухоплавательной роты: наблюдатели с привязного аэростата доложили, что видели немцев, что те с грузовиков перетаскивали в окопы не то баллоны, не то снаряды. О том же докладывали и артиллерийские корректировщики, они обстреляли германские позиции, и в одном месте после взрыва поднялось мутное облако, и германские солдаты разбежались. Всё сходилось на том, что германец таки готовит газовую атаку. Такого поворота ожидали, нанесли на бруствер сырого хворосту и раздали нижним чинам и всему наличному составу новые маски. Но задумка была другая – выбить немца из его передовых позиций, поэтому в полк к Вяземскому прислали корректировщика от тяжёлого артдивизиона. Про корректировщика было сказано, что подпоручик героический, что месяца два назад он, будучи наблюдателем на змейковом аэростате, застрелил из револьвера немецкого лётчика, пожелавшего его убить.