Спаситель и сын. Сезон 2 - Мари-Од Мюрай

— Спасибо, вы очень любезны, — улыбнулась мадемуазель Жовановик. Она снова стала вежливой, почувствовав, что противник крепче, чем она ожидала.

«Не заняться ли разведением хомячков, — подумал Спаситель, — это более прибыльное занятие».

Не преминула и Луиза получить свою порцию неблагодарности, но, разумеется, от детей. В два часа дня Алиса постучалась к ней в комнату, одетая и причесанная.

— Я ухожу, — объявила она тем более решительно, чем меньше была уверена, что мама одобрит ее затею.

— Куда?

— К Пэмпренель.

— Разве сейчас папина неделя?

— Я же сказала: к Пэм-пре-нель!

Луиза застряла на этапе, когда Пэмпренель считалась «толстой дурой». Как ей было не удивиться?

— И что вы будете делать?

Настал момент истины.

— Пойдем к ее дерматологу.

— Зачем?

— Из-за моих прыщей! Говорю на тот случай, если ты не заметила, — обиженно объявила Алиса. — У меня прыщи!

«Ее замучили прыщи». Спаситель был прав.

— Я могла бы записать тебя к нашему семейному врачу, — возразила Луиза, уже заведомо проиграв.

— Я иду к специалистке! У Пэмпренель она крутая, — заявила Алиса тоном рекламы фирмы «Лореаль»: «Потому что ты этого достойна».

Луиза сдалась и поступила, как все родители, желающие найти выход из безвыходной ситуации: протянула дочке свою банковскую карточку. А потом постаралась снова взяться за работу.

Она предложила шефу серию статей о новомодных выражениях. Почему теперь чаще говорят не «пока», а «до связи». Почему все, начиная от подростков и кончая продавщицами в «Галери Лафайет», отвечают: «Нет проблем!» Короткие забавные статейки в хронике были коньком Луизы, но сейчас она никак не могла отделаться от мыслей об Алисе и Пэмпренель. Она что, ревнует? Или ей обидно? Луиза вспомнила об альбоме с фотографиями, который всплыл на поверхность во время их переезда. Пошла за ним, устроилась на кровати и стала его листать. Альбом, посвященный Алисе…

Фотографии — настоящее чудо, недаром Жером — фотограф-профессионал. Начиналось все с палаты в роддоме: среди букетов роз и лилий спала, сжав крошечные кулачки, Алиса — сытый, здоровенький младенец. Потом купание, это уже дома. Первая улыбка. Первые шаги. Первое падение. Ой, а это хорошенькое летнее платьице подарила ей тетя Клодин! А соломенную шляпу Алиса называла «пляша». Как же быстро она развивалась. В полтора года у нее был свой собственный язык… А какие строила мордашки, чтобы понравиться папочке-фотографу. Потом новогодние праздники, карнавальные костюмы, утренники в школе в конце года… Как же быстро пролетело время! Луиза уже не смотрела фотографии. Она их не видела и ничего не видела из-за слез. Алиса, маленькая моя, моя девочка, мое сокровище.

Маленькая девочка и сокровище вернулась в шесть часов с торжествующим видом, держа в руках пакет из аптеки.

Вечером, удалившись в ванную, она принялась священнодействовать — ритуал очищения по совету дерматолога. «Ни в коем случае не вода из-под крана, мадемуазель, только лосьон для чувствительной кожи, нанесенный на ватку». Затем мазь, купленная в аптеке по рецепту. «Только чистыми руками, мадемуазель, с идеальными ногтями». Укладываясь спать со спокойной душой после забот о своей красоте, Алиса посмотрела на телефон и увидела, что ей звонила Марина. Еще недавно она поспешила бы ей перезвонить, но…

Она знала Марину Везинье еще с начальной школы, всегда была в ее свите и немного ее побаивалась. Марина была из тех, кто может поднять палец — и тебя примут в компанию, опустить — и ты изгой. Она задавала тон, подруги подражали ее одежде, запоминали словечки. Но после истории с фотографией Алиса кое о чем задумалась. Сначала она машинально переслала фотку переодетой мальчиком Эллы дальше, прибавив какую-то шутку, но потом почитала комментарии, а их становилось все больше — обидные, издевательские, оскорбительные. А вчера Элла не пришла на латынь. Алиса поняла, что это было следствие, и причина ей тоже была известна. Поэтому в тот вечер она поступила не так, как всегда. Выключила телефон.

* * *

— Я ухожу.

Это была пятница, и это была Шарли.

— И вы тоже! — невольно вырвалось у Спасителя.

Самюэль вынужденно прервал курс лечения. Пэмпренель сбежала. Фредерика больше в нем не нуждалась. Элла заболела. Марго Карре снова была в больнице.

— Что значит «тоже»?

Спаситель покачал головой:

— Извините, не обращайте внимания, я подумал совсем о другом. Вы уходите, Шарли, куда?

— Уезжаю в Берлин. Нашла работу — заведующей сектором маркетинга, полный рабочий день. Закинула им резюме по интернету, ни на что не надеясь, но пришел положительный ответ. Здесь мне ничего не светит. Мне двадцать восемь, у меня хороший диплом, три языка… Я разослала десятки резюме, прошла десятки стажировок и получала только приглашения на очередную стажировку за пятьсот евро в месяц. Я стою большего.

— Вы уезжаете, а как же Алекс?

— У нее косметический кабинет, у нее дочки… Ее жизнь здесь. — Шарли выпрямилась, между бровей обозначилась вертикальная морщинка.

— Но вы же знаете, что Александра вас любит? Элоди тоже к вам привязалась.

— Зачем… Почему вы мне это говорите? — спросила она, отворачиваясь.

Зная, что Шарли пишет стихи, Спаситель стал читать своим обволакивающим голосом:

Шарли заглянула Спасителю в глаза:

— Я хотела вам сказать, мы с вами часто бывали не согласны, но я всегда чувствовала: здесь меня уважают.

— Спасибо. Мне приятно это слышать от вас, хотя я иногда высказываюсь не к месту. Вот как сейчас, сказав вам об Александре.

— Вы правильно сказали. И это правда. Алекс любит меня, и я ее люблю, но я не могу остаться и жить на ее деньги. А малышки мне будет очень не хватать.

Спаситель протянул Шарли коробку с бумажными платками, но она уже вытерла щеки рукавом.

— И как кончается это ваше стихотворение?

Спаситель на секунду задумался. Последние строчки

были бы правдой лишь частично, и он решил прочитать последнюю строчку предыдущей строфы.

Шарли кивнула и спросила, больше сама себя: