Старый пёс - Александр Щеголев

Согласно психологическому портрету, он происходил из обеспеченной семьи и не подвергался в детстве насилию (крайняя редкость для маньяка), кроме того, отец в его жизни играл куда более значимую роль, чем мать. Каким он был в детстве, разумеется, достоверно не известно, и, к сожалению, не установлено, кто стал его первой жертвой (иначе, возможно, вычислили бы гадину).

Моё подсознание в форме сна-видения показало мне один из вариантов.

Да, в будущем мальчик превратился в Пьеро, в монстра, который наслаждается, наблюдая за угасанием жертвы, но начать он должен был только так, нелепо и некрасиво. Первое убийство всегда лишено больной эстетики. Первое убийство — оно просто больное.

Что касается Светланы Шевченко, задушенной воображаемым Иваном-Альбертом, то имя это фигурировало в списке пропавших девушек, чьи тела не нашли, но которые по всем параметрам соответствовали предпочтениям молодого Пьеро. Упомянутая Светлана была самой ранней из них, бесследно канув аж в далёком 1980-м.

Абсолютно понятно, кстати, почему мальчик-монстр в моём видении был толстым и крупным, хотя истинная внешность серийного убийцы осталась неизвестной (поверим Льдовой в том, что он до сих пор на свободе). Полагаю, в силу личных причин я перенёс на будущего маньяка своё отношение к Боссу, который как раз и был в точности таким здоровенным жиртрестом. И который тоже монстр, как ни крути. Непонятно другое — почему Льдова заинтересовалась этим старым делом, и какое к нему отношение имеют нынешние события? Впрочем, я ведь не просмотрел и трети распечаток, так что успею понять…

Я встал и потянулся.

Кабинет по меркам дворца, наверное, был невелик и небогат, но простолюдина вроде меня не мог не впечатлить. Стены зашиты панелями из морёного дуба, выше которых — золотистый шелк. Высокий сводчатый потолок, тяжёлая филёнчатая дверь с золочёным обрамлением (распахнутая настежь и без таблички), наборный паркет с рисунком, поверх которого уложена широкая ковровая дорожка. Массивная бронзовая люстра с семью матовыми светильниками белого цвета. Из мебели — ничего лишнего (рабочий стол, по левую руку от которого тумбочка с телефонами, стол для переговоров на четыре места, примыкающий к основному столу, застекленные стеллажи с папками и книгами), если не обращать внимания, что всё это антиквариат. Окна капитально закрыты портьерами; очевидно, это помещение не знало дневного света.

Над столом — герб и обязательный портрет Первого, как они все тут называют Президента…

Если верить часам, прошёл час с тех пор, как подчинённый Иван Иваныча провёл меня через Боровицкие ворота и сдал с рук на руки другому пехотинцу. Возле Оружейной палаты ждала машина, на ней и довезли меня до Сената. В конце Большой Никольской улицы, у дальнего края дворцового комплекса, я заметил скучающую «скорую помощь». Реанимобиль. В бытность прежнего Президента, я знаю, «скорая» здесь дневала и ночевала — на всякий случай. Неужели за столько лет в кремлёвских порядках ничего не изменилось? Однако настоящим потрясением в этой короткой поездке стало то, что с территории Кремля исчез Четырнадцатый корпус. Не было больше славного здания, свидетеля стольких исторических событий, вместо него — пустота, какой-то дурацкий пустырь. Я даже воскликнул: «Куда вы Четырнадцатый корпус подевали, сволочи?» Водитель только плечом дёрнул и промолчал.

Меня привели сюда, в это помещение, и попросили подождать. Усадили в «дружественном уголке», оставив дверь нараспашку. Открытая дверь — это нормально, знак недоверия. А «уголок» — это два кресла плюс круглый низкий столик на резных ножках. Над столиком — бра. Кресла тоже низкие, глубокие, коричневой кожи (тканевые в этих местах не приняты); провалился я в одно из них… а ведь встал-то рано, с утра боролся на матах с двумя молодыми бычками, потом наматывал по Москве круги, весь день под напряжением, опять дрался, но уже всерьёз, а в полседьмого — поистине выматывающий разговор с защитником Конституции… как тут не заснуть? Конечно, заснул…

Если Иван Иванович не стал забирать у меня мобильники, то местные потребовали, чтобы сдал. Предвидя такой ход, я ещё в машине вытащил сим-карту из секретного мобильника, которым снабдил меня Марик.

Итак, я встал, потянулся…

В этот момент он и вошёл. Я его сразу опознал, хоть и по фото.

Возрастом около шестидесяти пяти. Ростом скорее не вышел, чем среднего, но впечатление, что крупный. Из породы «кирпичей», шкаф на ножках. Седой бобрик на голове, краситься считает ниже своего достоинства. Лохматые брови. Короткая толстая шея. В двубортном пиджаке в тонкую полосочку с небольшими лацканами и костяными пуговицами, который сидит на нём не как пиджак, а как китель. Галстук с сапфировой булавкой. Туфли ручной работы с перфорацией и дополнительным подкроем (оно и понятно: широкая нога, только на заказ). И непременный значок на лацкане: сине-голубой овальный «ромб» с молотками, Ленинградский горный институт.

На лбу написано — кадр из партхозактива.

Каста.

Костюм, кстати, тёмно-серый, полосочка светлая. Не синий, как у Президента (и как у ФСОшника в авто). Этому не надо никого копировать, он сам почти президент, только огромной промышленной империи.

Обнаружив, что я стою, хозяин кабинета быстро оценил ситуацию и махнул рукой:

— Да вы садитесь.

Один-ноль в его пользу.

Неужели и вправду — свой кабинет в Кремле?

Он проследовал к столу, небрежно бросил папку, включил вентилятор и постоял в струе живительного воздуха, молча созерцая бесконечность. Тщательно вытер платком вспотевшую шею и лоб. Затем повернулся ко мне:

— Совещание у Первого затянулось. Я рассчитывал освободиться раньше.

Это к тому, что заставил гостя ждать. «Извините» такие люди очень трудно выговаривают.

Он слегка картавил, изысканно грассируя. Эта его особенность, подозреваю, когда-то ему не нравилась или даже мешала, но сейчас он ею откровенно гордился.

— Что вы так на меня смотрите? — спросил он.

— Полоски на вашем костюме вертикальные.

— И что?

— Если б горизонтальные — это было бы невероятным чудом. Эх, если б все здесь в один миг оказались одеты в горизонтальную полоску. Но надеяться на это не приходится.

— А, так вы сторонник мнения, что не всякий вор — бизнесмен, но всякий бизнесмен — вор? Или вы о государственных чиновниках?

— Да какое там мнение? Я динозавр, у меня мозг с вишенку. А второй мозг — в ногах.

Я сел обратно в кресло, пользуясь милостивым разрешением.

— У некоторых и такого нет, — парировал он, опять удачно. — И насчёт чиновников с бизнесменами я с вами согласен, самолично пересажал бы три четверти своих знакомых. Из тех, что уцелели. Я, видите ли, из «красных директоров», отлично помню, как нынешние генералы бизнеса вместе с тогдашними подлецами из правительства ломали страну об колено. Помню, как некоторые мои коллеги-директора ставили пулемёты у заводских ворот, чтобы не пускать ликвидационные комиссии из Москвы. И пулемёты иногда стреляли, отгоняя стервятников…