Книга осенних демонов - Ярослав Гжендович

в ее голове, и чувствовала, что он будет звучать в ней до конца жизни. Не предусмотрела, что будет так невозможно тяжело смотреть, как мужчину, которого она когда-то любила, разрывает в клочья разъяренная бестия.

Ничего не предвидела.

Но особенно собственного страха. Это совсем не то, что просто создать чудовище.

Совсем не то же самое, что потом посмотреть ему в лицо.

Она бежала. Сумасшедшим паническим галопом неслась сквозь ночной лес, сквозь бьющие ее по лицу ветки, снег, сыплющийся за ворот. Полированная сталь лунного света. Она почти не помнила своего бегства. Добралась до избушки, и тут до нее донесся громоподобный вой. Почти рычание. Волки вторили ему, но испуганно и неуверенно. Меланья запаниковала. Захлопнула двери и начала обеими руками толкать огромный засов. Проклятая толстая сталь засова словно приросла и не думала двигаться. Меланья толкала ее, дергала, но ничего не выходило. Она услышала скулеж и поняла, что это ее собственный голос. Волк шел сюда. Шел за ней.

Она оставила засов и спряталась в самый дальний угол избушки. Еще никогда в жизни у нее не было такой паники. Меланья свернулась калачиком и смотрела на дверь, зная, что та вот-вот откроется. Она не могла смотреть на эти двери и не могла отвести от них взгляд.

Меланья слышала, как он шел. Хруст снега под лапами, скрежет когтей на крыльце. Он шел за ней. Его вел браслет, кровь и заговор. Он чуял ее. И шел за ней. Не мог иначе — она сама его создала.

А потом Меланья услышала шарканье. Тяжелый стальной скрежет когтей о двери ощущала так, будто ей сдирали кожу с головы. Он пришел.

И просил, чтобы его впустили.

Меланья сползла по стене вниз и впала в кататоническое оцепенение. Он царапал дверь. В какой-то миг зацепил лапой ручку, она услышала стук собачки замка и скрип дверных петель. Повеяло холодом. Она опустила голову и уставилась в половицы. Она не могла на него смотреть. Была не в состоянии.

Там, в лесу, было светло, но так, как бывает ночью в глубине пущи. Меланья видела движение, пятна, формы, очертания. Теперь он стоял в освещенной кухне в свете яркой лампочки. Она слышала его тяжелое дыхание, ощущала резкий собачий запах, смешанный с ароматом крови и сырого мяса. Она смотрела на старые половицы. Видела в древесине сучья и волокна, мелкие красные кляксы ее собственной крови, которая капала из носа и с губ. Она смотрела в пол.

И тряслась, как никогда в жизни не тряслась.

А потом медленно, с большим усилием, подняла глаза. Только глаза, шея окаменела, голова сопротивлялась движению. Из горла вылетел тихий, невысказанный звук, не то писк, не то поскуливание, но она смогла преодолеть себя и посмотреть в глаза чудовищу.

Только на секунду.

Увидела его как на фотографии. В одной короткой, но полной деталей вспышке. Он не очень напоминал оборотней из фильмов. Немного, может, огромного павиана. Немного обезображенного какой-то страшной болезнью волка. И еще немного прокаженного неандертальца. Огромный черный нос двигался, ловя ее запах, кожа на покрытой гладкой бархатной шерстью морде морщилась, под губами блестели наполовину видимые зубы. Но глаза были совершенно человеческие, полные страха и безумия. Она посмотрела на него всего лишь раз и потеряла сознание. Мир провалился в черный туннель, удар об пол Меланья ощутила словно издалека. Она провалилась в темноту.

Сначала она была без сознания, потом, наверное, от невыносимой усталости уснула. Она прошла сквозь ссору, драку, ее едва не убили, потом на ее глазах совершилось кровавое убийство, которому она сама и была виной, и, наконец, она увидела чудовище. Не довольно ли?

Когда Меланья открыла глаза, было уже светло. В первый момент ей показалось, что она лежит на кровати, но в какой-то момент она поняла, что ошибается. Опухшее лицо, пульсирующая боль на губе, слипшиеся веки, бурые пятна крови на руках.

Убийца…

С этого момента она навсегда останется убийцей и ничего не сможет это изменить. Меланья была виновата. И свободна. Подняла голову и осторожно осмотрелась. Оборотня не было. Ушел?

В первый момент она почувствовала облегчение. А потом увидела его. Он лежал в углу на боку, свернувшись калачиком и скрестив выпрямленные на полу руки. Спал. Его ноги слегка подрагивали. Меланья встала и с опаской подошла к волку. Она все же решила рассмотреть его. Несмотря ни на что.

Он лежал, накрывшись несколькими стянутыми с кровати одеялами. За ночь немного изменился, его морда все больше становилась человеческим лицом. Похожий на черный трюфель собачий нос стал розоветь и разглаживаться, уши уменьшились, на них стали появляться складки. Она посмотрела на его руку с браслетом на запястье. Пальцы удлинились, но подушечки на внутренней стороне ладони по-прежнему были грубыми и черными. Спящий уже не казался таким ужасным. Кроме того, он линял. Шерсть лезла с него клочьями и толстым войлочным слоем устилала одеяла.

Достаточно было отстегнуть ликопеон и уйти, оставив двери открытыми. Пусть бы он вернулся в лес, как и советовала ей прабабка. Но она не могла решиться.

Меланья согрела воду в большой алюминиевой кастрюле и в чайнике, потом умылась. Вода в тазу сделалась бурой от крови. Глядя в треснувшее зеркало, висящее рядом с умывальником, она критически осмотрела свое избитое опухшее лицо и, вздохнув, достала бутылочку с бабушкиным эликсиром. Последний раз. Последнее, что сделал Лукаш в этом мире. Рефлекторно вспомнила о вздутом, неестественно раздувшемся брюхе спящего на другой половине избушки чудовища и содрогнулась.

Интересно, если бы охотник вспорол это брюхо, выскочил ли бы из него Лукаш? Бешеная, худая и пьяная Красная Шапочка со злобой в глазах и со сжатыми кулаками?

Она вымыла раны на лице, руки у нее тряслись. Убила. Или велела убить. Какая разница?

А потом вспомнила, как лежала на земле и на нее обрушивались удары кулаками и ногами. Она вспомнила, каково это — когда тебя убивают. Он не должен был.

Не должен был сюда приезжать. Не должен был ее мучить. Не должен был ее убивать.

В каждую, черт побери, минуту у него был выбор.

Она должна пойти в лес и проверить, не остались ли какие-нибудь следы, которые можно опознать. Это было страшно, абсолютно невообразимо, но необходимо. Она не могла себя заставить. Не могла даже посмотреть в ту сторону.

Она выпила чай. И поехала в Гайновку. Все выглядело так, как и прежде. Первый снег таял, ручьи воды текли с крыш и заливали улицы. Мир сделался серым и грязным,