Любовная аритмия - Маша Трауб

– Да очень надо! – опять заорала Анжела. – Сама собиралась уходить. Сижу тут, как собака на цепи. Вместо спасибо ты мне тут нотации читаешь. Давно бы ушла, да тебя жалко было.

– Ключи оставь у соседей, когда будешь уезжать, – сказал он и положил трубку.

Конечно, он был не прав. Надо было расстаться по-другому, по-хорошему. Он пожалел о своих словах, но перезванивать не стал. «Никуда она не денется. Остынет и сама позвонит», – успокаивал он себя. Но вместо Анжелы позвонили соседи, которые с удивлением сказали, что Анжела собрала вещи и уехала, а ключи оставила им.

– Куда уехала, не сказала? Адрес не оставила? Или номер телефона? – спросил Артем.

– Нет.

И только тогда Артем понял, что за все эти годы так и не узнал, где живет Анжела в Москве, есть ли у нее вообще жилье или родственники. По сути, он вообще ничего о ней не знал.

«В конце концов, она взрослая женщина, не пропадет. Да и какую-никакую сумму накопила наверняка за эти годы», – решил он. Но осадок остался. Через неделю он позвонил ей на мобильный – телефон был выключен.

С Димкой тоже получилось по-дурацки. Они сидели и выпивали.

– Слушай, я собираюсь на работу вернуться. Надоело быть пенсионером, – сказал Димка.

– По детям соскучился? – съязвил Артем.

– Если честно, то да, – признался тот. – И по работе тоже. Руки чешутся. Только страшно.

– Дим, ты же не практиковал давно.

– Мастерство не пропьешь!

– Не знаю, как мастерство, а мозги ты уже почти все пропил, – резче, чем требовалось, сказал Артем. – У тебя вон руки трясутся. Тремор, как вы, врачи, это называете. Ты рюмку уже не держишь ровно, а там ребенок. Не удержишь, и все, ребенок – инвалид на всю жизнь.

– Ты злой какой-то стал, – грустно заметил Димка.

– Я не злой, а реалист. Ты бухал сколько лет? Какая практика? Ты же, кроме самогона, ни одного лекарства не помнишь. И раньше одиннадцати глаза не продираешь. Это тебе не на море разбитые коленки зеленкой мазать и активированный уголь прописывать. Тебе самому лечиться надо, доктор Айболит.

– Зря ты так. – Димка как-то сразу протрезвел.

– Может, и зря. Ты спросил, я ответил.

– Я понял.

Артем уехал. Больше они с Димкой не созванивались. Артем чувствовал свою вину, но был уверен, что сказал все правильно, честно.

В те же дни он разругался с дочерью.

– Пап, мне деньги нужны, – сказала Катя, когда он кормил ее обедом после школы в кафе.

– Держи. – Артем положил две тысячи.

– Мне больше надо. – Катя ковырялась ложкой в тарелке и не смотрела на отца.

– Слушай, у тебя от шмотья уже шкаф не закрывается! – возмутился Артем. – Тебе опять нечего надеть?

– Мне на ноутбук и телефон. – Катя еще ниже пригнулась к тарелке.

– Слушай, а ты хоть раз спросила, как у меня дела? Я тебе все-таки отец, а не Сбербанк. Ты со мной встречаешься, только когда тебе деньги нужны.

Артем не заметил, как перешел на крик. Катя молчала.

– Что у тебя в школе? – спросил он.

– Нормально, – ответила Катя.

– А поподробнее можно? – опять стал заводиться он.

Катя молчала.

Они вышли из кафе – Катя смотрела в сторону. Он демонстративно остановился около банкомата, снял деньги и отдал дочери. Тоже молча. Потом пошел к машине. В зеркало он видел, что Катя так и стоит с деньгами в руке. Потом дочь медленно пошла к метро.

Артем ехал домой и опять уговаривал себя, что был прав, что все правильно сказал Кате. Ну действительно, она звонит и просит денег. Ни разу просто так не позвонила. Только от этих уговоров легче не становилось. Артем понимал, что дочь растет и ей действительно нужны деньги и на вещи, и на школу, и на кино.

Он не понимал, что с ним происходит. Почему он оттолкнул от себя сразу троих близких людей. Ведь мог сказать по-другому, мог быть помягче с Анжелой, мог поддержать Димку, мог сам подумать о том, что Катя давно намекает на компьютер и подарить ей его на день рождения, например.

У него начались проблемы на работе. Он ничего не успевал, хронически. Метался, сучил ногами, а ничего не клеилось. Он сорвал переговоры, нахамив заказчику, – сказал, чтобы тот не лез в его работу, в которой ничего не понимает.

Куда-то пропало его обаяние, его умение договариваться с людьми в тех ситуациях, когда никто бы не справился. Ему давно уже ничего не плыло в руки. Даже то, чего он добивался, ускользало в последний момент.

Он видел пропущенные звонки от Татьяны. Боялся ей ответить, сказать глупость и потерять ее. Боялся ее оттолкнуть, не почувствовать ее настроение. Боялся обидеть до такой степени, что она сама вычеркнет его из жизни. Это была трусость – он предпочел пропасть, переждать этот период в своей жизни, когда ему все надоело, он сам себе был противен, его тошнило от стен, от улиц… Он плохо себя чувствовал. Так, по-настоящему. Тело ныло, он все время кашлял, мучился бессонницей… Каждый день он собирал себя по частям усилием воли.

Единственным человеком, который не замечал всех перемен, была Елена. Наверное, потому что он ее почти не видел – уходил рано, приходил поздно и сразу ложился спать. Они почти не разговаривали. Он не знал, что она думает, что чувствует. Ему было, если честно, наплевать. Он ее не видел, как не видел тумбочку, которая стояла рядом с кроватью. Была она дома или ее не было – Артем не замечал…

Когда она утром подошла к нему, дотронулась до руки и сказала, что им нужно поговорить, он даже вздрогнул от неожиданности. Как будто заговорил выключенный телевизор.

– Что? – спросил он.

– Пришла открытка из Таллина.

– И что?

– Открытка от дочери друзей родителей. Мы с ней дружили, когда были маленькими. Она разбирала бумаги, нашла фотографии, письма…

– Каких родителей? Какой дочери? Слушай, еще рано, я не соображаю совсем.

– Я хочу туда съездить. Поедешь со мной?

– Зачем?

– Просто. Мы давно никуда вместе не ездили. Развеешься, поменяешь обстановку.

– Не поеду.

– Я тебя прошу…

Артем вспомнил, что Елена рассказывала, как в детстве часто ездила в Таллин, где жили близкие друзья ее родителей. После их смерти она несколько раз хотела туда поехать, но так и не решилась, или дела не позволяли. Ей нужна была его поддержка. Нужен был рядом человек, чтобы не остаться один на один с воспоминаниями и картинками детства, которые за эти годы изменились до неузнаваемости.

– Хорошо, я поеду, – согласился Артем, – только на неделю.

Он согласился не ради нее – ради себя. Этой поездкой он надеялся обмануть судьбу. Уехать и вернуться другим человеком, тем, которым был раньше – любимцем фортуны. Почему-то он был уверен, что сменой часовых поясов можно переломить течение времени.