Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман

5 марта

Вечер Аронова в «Музе» Храповицкого.

Проводили с Борькой Асю и сидели на скамейке.

6 марта

Поехали в Переделкино с Сонькой и Морозовым, потом прибыли Макс и Борька.

Сонька привезла пленку Ланцберга – есть прекрасные песни и стихи.

Валькина мама стала делать смешных кукол – нас самих.

Вечером играли в вопросы «каждый – каждому». Ночью тянулось разбирательство отношений (Сонька спала). Как-то Морозов откликнется на меня?

7 марта

важнейшие дела дня

РОДИТЬСЯ

Родить ся.

Морозов подарил подборку стихов Бродского, Сонька – замочную скважину.

Ночью мучили писателей песнопениями и парадами.

Утром Морозов уехал.

Слушали Ланцберга. Пели под Сонькину гитару. … Ночью приехал ко мне домой Борька.

9 марта

…Минаева и Дубровского исключают из университета (после пожара их поймали с сигаретами).

10 марта

Утром позвонил Наппу: Ленка сказала, что он отказался вытаскивать Минаева, т. к. Борька, получается, не хочет учиться как следует.

Вот ведь как: Наппу сам взял на себя ответственность, решение за Борьку. Он поступил по высшей справедливости, это соломоново решение и рассуждение. Но ведь теперь Борька может сломаться – в результате действия Наппу (отказ от действия есть тоже действо) – и вина будет в этом Наппу. Т. е. нельзя просто отказать, он теперь должен о нем печься.

Запись Бориса Минаева,

сделанная на пишущей машинке Фурмана

Таким образомна сегодняшний день мы имеем

Я ушел (или не ушел) из дома…

Получая неаттестацию по языку в этом месяце – вылетаю из журфака и ухожу в армию осенью (либо в июне)

Завтра я могу: либо вернуться домой либо уехать всеми правдами и неправдами в переделкино.

Причины чтобы вернуться таковы: не накалять обстановку, не бросать родителей чтобы потом в случае не дай бог чего не сойти с ума со стыда

Поскольку уйти по настоящему не получается то настроиться на образ жизни «не дома» все равно не удастся – может полететь учеба а дома будет окончательный взрыв ненависти.

Причины чтобы вырвать себе эту неделю таковы:

Отрешение мне необходимо до зарезу

Нужно испытать: а могу ли вообще жить без контроля над собой – сейчас ответ на этот вопрос для меня не совсем ясен

Цитируя А.Морозова: «В третий раз мне могут вообще не поверить»

Я возвращаюсь с нелюбовью к родителям совершенно не обретший никаких новых установок, а кроме того возвращение дает им основание попросту считать меня капризным негодяе м и через все радости это весьма скоро проступит. То есть их установка на меня как на человека которого нельзя не контролировать которому нельзя доверять не изменится.

Все эти соображения необходимо взвесить и решить как быть.

Б.Минаев

10 апреля 1977 года.

А. Морозов – Б. Минаеву

Старик!

Наверное, сейчас лучший вариант таков: ты возвращаешься домой. Понимаешь, если ты вернешься и сделаешь невозможное – выправишь свое положение титаническими усилиями, то, естественно, я и, думаю, все остальные станут относиться к тебе чуточку лучше, чем сейчас. То, что ты уходил дважды и не ушел, тебе простится. Я ведь и сам в десятом классе был в такой ситуации: бросал школу, уходил из дому, потом вернулся, но так и не смог с собой совладать, – в результате нечестно кончил школу, что мучило меня достаточно долго.

Не мучайся в этом смысле. Не верят тому, кого не любят. Вот если бы Макс оказался в такой ситуации, я бы, конечно, изображал презрительную мину (что то же, кстати, было бы неверно). Но я, в общем-то, люблю тебя, и эти твои мытарства слишком малы, чтобы я изменил свое отношение к тебе. Речь идет не о предательстве, не о подлости – о кризисе. Кризис – явление, увы, частое. Я, вон, в Челябинске! Что ж, меня казнить теперь, что ли!

Но если ты вернешься сейчас, то, видимо, не оградишь себя от посягательств родителей. Конечно, шантажировать нехорошо, но сейчас ты имеешь на это право. Сейчас неправы они. Они – слепы. А поводырем нельзя избирать слепого.

Поэтому, может быть, неделю тебе и стоит промотаться! Тебе, наверное, им надо доказать, что ты можешь.

В общем-то я знаю, что мобилизовать себя на систематическую (а не авральную) учебу неимоверно трудно (может быть, от этого я и сбежал). Понимаешь, если ты сейчас (именно сейчас!) не сломаешь себя, все пять лет для тебя станут пыткой. Причем иезуитской. И когда-нибудь ты все равно этого не выдержишь. Жить так – это значит все время висеть в воздухе в ожидании Отчисления. И в этом психозе растратишь всего себя.

Понимаешь, если ты сумеешь сделать то, чего не смог и, видимо, никогда не смогу я, то, естественно, я буду уважать (дурацкое слово!) тебя куда больше, чем нынче.

Морозов. 10 апреля 1977 г.

Приложение

Ты сейчас для меня – я сам, каким бы я мог быть, если бы остался на журфаке. Я ушел еще и потому, что слишком хорошо помнил школу, а там было очень больно. И когда я заметил первые признаки нехотения учиться (т. е. то самое отношение к учебе, что и в школе), я испугался. Жить еще пять лет так, как я прожил в школе последние два года, я больше не мог. Просто свихнулся бы.

Так вот. Когда тебя месяц назад выгоняли «за курение в неположенном месте», ты был прав, а Наппу, который отказался тебя защищать, – пожалуй, был неправ.

А теперь – это важно! – все иначе. Та ситуация к этой имеет косвенное отношение.

Сейчас ты не можешь учиться. В тебе явно присутствует элемент нехотения. А это страшно, в общем-то. Ведь учеба в этом случае – не имеет смысла. Имеет смысл только осознанная работа. Насилие только калечит.

Сейчас ты уже остаешься в вузе не столько потому, что тебе хочется учиться, сколько потому, что тебе не хочется в армию.

Мне это представляется не совсем честным перед самим собой.

Именно на этом уровне начинается распад личности. Ты стоишь перед этой опасностью.

Можешь ли ты сломать свои установки? Можешь ли ты осмыслить учебу как жизненно важную для тебя именно в данный момент? Можешь ли ты сказать, что именно в этом ты реализуешься наиболее полно?

Если нет, то ты не готов как личность к учебе.

В этом случае тебе надо – вопреки всему! – уходить с журфака.

И если бы можно было проиграть все сначала – я все равно бы ушел с журфака!