Когда сорваны маски - Матс Ульссон

– Я пришел переговорить с вашей супругой, фру Бьёркенстам. А теперь, когда я встретил здесь Маркуса Йифлуда, меня просто распирает от любопытства.

– Тебе не о чем с ней говорить! – отрезал Бьёркенстам.

Тут я снова достал мобильник и сунул ему в нос кадры, которые отснял в теплице:

– Узнаете или плохо видно?

– Видно хорошо, – прошипела Вивека Бьёркенстам. Как она ни поджимала губы, силясь сохранить невозмутимый вид, фотографии, вне всякого сомнения, произвели на нее сильное впечатление. – Где вы это нашли?

– В теплице, куда меня заманил запах марихуаны.

– Исчезни! – прорычал Эдвард Бьёркенстам.

Но в этот момент дом огласился радостным лаем, и в моих ногах завертелся Отто. Его хвост так и ходил из стороны в сторону, словно дворники на моей машине несколько минут назад.

– Таковы правила чести уважающего себя журналиста, – объявил я. – У меня есть факты и своя версия, но я обязан выслушать и вашу. Я всего лишь предоставляю вам возможность отвести обвинения…

– Нет никакой чести у журналистов! – оборвал меня Бьёркенстам.

Но я еще не закончил речь, с которой до того выступал неоднократно:

– Ваше право не пускать меня в дом, хотя здесь довольно мокро. Но даже если вы не скажете мне ни слова больше, у меня достаточно материала, чтобы написать статью, которая привлечет внимание всей страны. Только в этом случае мои доводы останутся без ответа, как говорится, без комментариев. А это лишь усилит подозрения на ваш счет.

– Тогда, может, лучше впустить его? – неуверенно предложила Вивека.

– Ты думаешь?.. – пожал плечами Бьёркенстам.

– Я знаю эту породу.

Вивека коротко рассмеялась, но ее признание прозвучало как выстраданная истина.

На Эдварде были темные брюки, ворот белой рубашки расстегнут. Вивека, с узлом волос на макушке, сверкала украшениями, как новогодняя елка. Поверх черного костюма с серебряными вставками была наброшена шерстяная кофта.

Я пошел за ними через большой вытянутый зал, освещенный хрустальной люстрой. Отто все еще крутился под моими ногами. Мягкий ворс ковра на полу напоминал медвежью шкуру. Меблировка состояла из нескольких стульев, расставленных по залу без видимого порядка. Стены украшали огромные полотна с батальными сценами. На одном, впрочем, была собака, державшая в пасти птицу. Мне показалось, я где-то видел ее раньше.

Мы проследовали в другую комнату, с камином и тремя коричневыми кожаными креслами. Там тоже были картины с кровавыми сценами. Окна выходили в сад, где совсем недавно Эдвард Бьёркенстам жег сухие листья и хворост, хотя вся природа походила на кучу хвороста, готовую вспыхнуть от случайной искры.

В помещении стояла темень, дождь потоками стекал с оконных стекол. В кресле сидел мужчина с бокалом чего-то похожего на виски. Я сразу признал в нем Бертиля Раска. Возле него, на расстоянии вытянутой руки, стоял передвижной столик с десятком самых разных бутылок.

Фру Бьёркенстам подошла к камину и протянула руки к огню. Украшения заиграли красными искорками. На какой-то момент я даже побоялся, что она вспыхнет.

– Как странно, что приходится топить камин в середине лета, – заметила Вивека. – Надеюсь, к выходным буря утихнет. У нас ведь намечается праздник в гавани. Присаживайтесь. – Она повернулась и указала мне на кресло. – Хотите чего-нибудь?

– Нет, спасибо, – ответил я и сел.

Вивека Бьёркенстам расположилась на диване напротив, обхватила ладонями колени и сцепила пальцы в замок.

Эдвард Бьёркенстам продолжал стоять за ее спиной.

– Ну и какие же страшные тайны вы хотели от нас услышать? – начала Вивека. – Много разных слухов ходит о нас и нашем сыне Якобе. Вы, конечно, знаете, кто он такой. Но мой муж и я – честные шведские граждане. В Стокгольме мы общаемся с королевской семьей, политиками и крупными бизнесменами, а здесь устраиваем праздники в гавани. Экономика Сольвикена на грани краха и требует хороших финансовых вливаний. Ведь это на наши деньги отремонтировали пирс после того страшного шторма несколько лет назад.

– Гудрун, – подсказал Раск.

– Да, именно так он и назывался.

– Право, не знаю, с чего начать… – замялся я.

– Якоб и раньше часто становился жертвой клеветы, – продолжала Вивека, – еще в школе. Шведам трудно смириться с мыслью, что люди не равны. Но такова жизнь, так было и будет всегда.

– Есть факты… – начал я. – В общем, есть свидетели, что ваш сын убил человека. Это произошло в ресторане, в Бостаде…

– Но это очень давняя история, – перебила меня Вивека. – Обвинение так и не было предъявлено. Мальчишки – это мальчишки, иногда они отбиваются от рук. Такое случается и в лучших семьях.

– Все так, – кивнул я, – но человек, сообщивший мне об этом преступлении, был убит через несколько часов после разговора со мной.

Вивека Бьёркенстам продолжала улыбаться, однако глаза оставались холодными как лед.

– И какое отношение, во имя всего святого, имеем к этому мы?

– Он говорил, что накануне звонил вашему сыну.

Вивека пожала плечами:

– Разве это запрещено?

– Нет, но…

– Послушайте, как вас там…

– Свенссон, Харри Свенссон.

– Послушайте, Свенссон. Мой сын хорош собой, разве это преступление? Его любят женщины. Среди них много таких, кого больше интересуют наши и его деньги, это так. Находились и такие, что чуть ли не волоком затаскивали его в постель, а потом обвиняли в изнасиловании.

Я и словом не успел помянуть девушку, о которой рассказал мне Грип.

– Всем известно, что Бьёркенстамы не любят скандалов, – продолжала она. – Бьёркенстамы платят за молчание.

– Что это за чушь? – снова подал голос Раск.

Эдвард Бьёркенстам все еще молчал.

– Иногда мы действительно предпочитаем заплатить, только бы избежать сплетен, – продолжала Вивека. – Неприятно, когда бульварная пресса вмешивается в твою личную жизнь. Спокойствие стоит денег. «Нет дыма без огня» – иные красотки слишком хорошо усвоили эту истину, и у нас, и в Англии. Да, богатство чревато определенными проблемами.

– И много их? – спросил я.

– Кого? – не поняла Вивека.

– Проблем?

Уже в следующий момент я пожалел о своей неосторожной шутке. Вивека Бьёркенстам поджала губы:

– Если вы явились сюда издеваться над нами, вам лучше уйти. Я открыла перед вами двери своего дома, я была с вами искренней – вы должны это ценить.

– Свобода прессы – изобретение коммунистов, – снова послышалось из угла, где сидел Раск. – А правда никому не нравится.

Он одним махом допил виски и со стуком поставил бокал на стол.