Веселые истории про Антона Ильича (сборник) - Сергей и Дина Волсини

Геннадий Петрович остановился.

– Что?

– Да он же наверняка кабинет мой нашпиговал жучками! Ну конечно! Для него это проще простого. Для него это в порядке вещей.

– Да?

– Эх, Тоша, Тоша… Теперь хлопот не оберешься. И черт меня дернул давать тебе свой кабинет! Сколько проблем!

Сколько проблем! И все из-за этой твоей… Далась она тебе, ей-богу! Вот зачем тебе все это надо было? И, главное, мне-то это все зачем?

– Подожди, Ген, может быть, все не так страшно?

– Страшно, Тоша. Страшно. И страшно сейчас не за тебя. Потому что для тебя, может, это как раз не плохо, что он ваши разговоры слушает. По крайней мере, он знает, что вы ничем больше там не занимаетесь. Да, для тебя это теперь даже лучше. А вот за меня страшно. И я объясню тебе, почему. Потому что ко мне приходят серьезные люди. И вот, представь, приходит ко мне человек и рассказывает все, что думает о своей жене.

– И что?

– А потом запись попадает к ней. И она использует эту запись против него. Либо его начинают шантажировать, чтобы запись не попала к ней. А виноват буду я. И правильно! Потому что информация через меня утекла.

– Ген, постой, постой. Я согласен, все это нехорошо, но все-таки ты не преувеличиваешь? Даже если и так, то что в этих записях такого страшного? Что с этими записями можно делать? В суд что ли подавать? Кто в это поверит? Не понятно, что за запись, где и как сделана, ни имени, ни фамилии. У нас же не Америка здесь.

– Не Америка.

– Ну и что тогда так волноваться?

– Что волноваться? А то, Тоша, что в суд никто не и пойдет. Просто придут ко мне и морду набьют!

Геннадий Петрович схватил телефон и стал искать чей-то номер.

– Евгений Николаевич, приветствую! Как поживаете? Хорошо, хорошо. Да вот помощь ваша нужна…

Антон Ильич сидел в раздумьях. Слежка его почему-то не пугала. Возможно, он рассуждал наивно, но он не мог себе представить, чтобы кто-то замышлял против него что-то недоброе. Больше всего его огорчало настроение Геннадия Петровича. Ему не хотелось доставлять другу столько неприятностей.

Геннадий Петрович закончил разговор по телефону и мрачно произнес, обращаясь к Антону Ильичу:

– Так, давай договоримся, что больше в мой кабинет ты ее не водишь.

– Конечно, Ген.

– В понедельник я наведу там порядок и больше посторонних впускать к себе не собираюсь.

На переговоры с литовской стороной отводилось несколько дней. На среду и четверг были назначены встречи в Вильнюсе, и этих двух дней должно было хватить на то, чтобы познакомиться с главой компании, с которой подписывался контракт, еще раз обговорить условия, внести корректировки в документы, если понадобится, и, собственно, сделать главное – скрепить договоренности подписями и печатями. Партнеры Антона Ильича и Алексея Евсеича ехали в Вильнюс из другого литовского города, находящегося неподалеку от столицы. Там, в своем городке, они были довольно известными фигурами, и туда же они пригласили московских гостей на выходные, отметить начало сотрудничества, отдохнуть и развлечься.

Алексей Евсеич собрался лететь на самолете и прибыть в Вильнюс в среду утром, в день назначенных переговоров. Для него заказали номер в большом пятизвездочном отеле на центральной улице города. Антон Ильич, между тем, попросил Людочку взять ему билет на поезд, а гостиницу в Вильнюсе найти пусть не шикарную, зато поближе к месту встреч.

По дороге на вокзал Антону Ильичу пришлось изрядно понервничать. Несмотря на то, что выехал он заранее, еще засветло, днем, они попали в пробку, и как ни выкручивал руль пронырливый водитель, сдвинуться в места не удавалось. За окном было морозно, на дорогах скользко, и, вероятно, из-за этого движение к вечеру совсем затормозилось. Антон Ильич кряхтел и чертыхался. Он вспотел от напряжения, как будто своими руками проталкивал машину сквозь ряды автомобилей. Но это не помогало. Они стояли на набережной Москва-реки, вдали от станции метро, время стремительно убегало, на улице окончательно стемнело, и Антону Ильичу так и рисовалась картина отъезжающего с перрона поезда Москва-Вильнюс, и слышался его прощальный гудок.

Когда до отправления остался ровно час, а они все еще стояли, где были, Антон Ильич вздохнул, достал телефон, набрал номер Людочки и коротко проговорил:

– Людочка, найдите мне билет на завтрашний рейс.

Людочка перезвонила через минуту и стала предлагать подходящие варианты, одновременно проверяя данные по компьютеру и разговаривая с кем-то по другой линии. Антон Ильич так увлекся, что не заметил, как машина тронулась и, дотянув до светофора, проехала перекресток. Водитель резко повернул, съехал с набережной и рванул вперед по узким улочкам дворов. Не прошло и десяти минут, как он остановил машину у входа на вокзал.

Не веря своему счастью, Антон Ильич прошел на перрон. Поезд уже стоял. Внутрь пока не пускали. Распарившийся в машине Антон Ильич запахнул потуже воротник пальто и встал у дверей своего вагона, переминаясь с ноги на ногу и постукивая ботинками по ледяному асфальту Было темным-темно. Мороз пробирал насквозь.

Наконец окна в вагоне вспыхнули светом, и дверь отворилась. Запахло углем и кипящим титаном. Оледеневшими ногами Антон Ильич ступил на мягкую ковровую дорожку и окунулся в тепло новенького фирменного вагона.

Поезд тихо шел, оставляя позади запруженные машинами московские дороги. Чем дальше они удалялись от города, тем меньше огней становилось вокруг, и скоро за окном уже невозможно было ничего разглядеть. Повсюду лежал снег, и свет дорожных фонарей выхватывал из темноты лишь холодные сверкающие сугробы да черные тени деревьев на них.

В вагоне было уютно. Лилась негромкая музыка, проводница подала Антону Ильичу чай, из ресторана принесли заказанные им бутерброды, и он, перекусив и отогревшись, стал понемногу отходить от переживаний. Попутчиками Антон Ильича оказалась молодая парочка. Четвертое место в их купе оставалось незанятым.

– Опоздал, – уверенно сказала проводница с приятным прибалтийским акцентом, и у Антона Ильича от этих слов защемило сердце. – В Москве это все время случается. У вас же такие пробки! Кто-нибудь обязательно опоздал… нет, опоздает… Опаз-ды-ва-ет, – поправила она сама себя, и все, кроме Антона Ильича, заулыбались. – Да, правильно! Опаздывает. Всегда! Так что располагайтесь, никто вас беспокоить не будет.

Парочка Антону Ильичу тоже неудобств не доставляла. Напротив, ему приятно было наблюдать за ними. Девушка казалась совсем юной, ей не было и двадцати пяти, решил Антон Ильич. Молодой человек был постарше. Оба они были явно увлечены друг другом, хоть и старались не слишком выдавать своих чувств при посторонних. Вели они себя тихо и как-то слаженно, как люди, которые не первый раз путешествуют вместе. Негромко переговариваясь между собой, они обустраивались, доставали какие-то вещи, что-то убирали вниз, что-то наверх. Антон Ильич смотрел на них и сам не понимал, что привлекало его внимание. Что-то казалось ему особенным, непривычным. И он догадался, что именно: они делали все спокойно, с улыбкой, без тени раздражения друг на друга, как это обычно бывает у семейных пар. Они говорили вполголоса и, по всему видно, отлично понимали друг друга, в то время как Антон Ильич порой не мог разобрать ни слова, и ему стало даже казаться, что они разговаривают на другом языке. Может, литовцы, подумал он.