Assassin’s Creed. Origins. Клятва пустыни - Оливер Боуден

Но, как и все в этом мире, они закончились. Во многом (а может, и целиком) это была моя вина. Впервые за много лет я чувствовал, что жизнь со мной доставляет Айе радость и счастье. Пусть мы постоянно кочевали, но ей нравились приключения. И потом, она любила учиться.

Я тоже любил учиться и в процессе учебы не заметил, как произошло то, чему я никак не мог воспрепятствовать. Я потянулся к отцу. Меня глубоко радовало, что за личиной воина я замечаю человека. Наконец-то между нами начинали складываться отношения, какие и должны быть между отцом и взрослым сыном. С Айей у меня складывались отношения иного рода. И тогда я принял решение, надеясь, что оно многое уравновесит: мы с ней должны стать мужем и женой.

Согласие отца удивило меня.

Однако трудная часть была позади, потому что я не сомневался: на мое предложение Айя ответит мне «да».

– Нет, – ответила Айя.

Она стояла передо мной, опустив правую руку с мечом. Мне вспомнилось, как утром в такой же позе застыл отец.

– Почему? В чем дело? Я все обсудил с отцом, и он рад за нас.

Увидев помрачневшее лицо Айи, я поспешил уточнить:

– Я что хотел сказать: ты сама знаешь, каким трудным мог оказаться разговор с ним. Но отец горд и счастлив. Он хочет, чтобы мы были вместе.

Айя качала головой, однако я не сдавался.

– Когда мое обучение закончится, мы вернемся в Сиву. Я стану не только меджаем, но и мекети.

– Нет, – твердо возразила Айя. – Прости, Байек, но я не выйду за тебя.

– У нас будет свой дом, – продолжал я, растерянно моргая. – Семья. Я спрошу позволения и у твоей тетки.

Айя вздрогнула. Ее глаза потемнели от непонятного мне горя. Тогда я не понимал, почему она так воспринимает мои слова, но решил договорить до конца.

– Отец постепенно состарится, и тогда я стану единственным защитником Сивы. Я буду стражем нашего оазиса. Понимаешь, Айя? Я буду хранить традиции меджаев… Но самое важное – мы будем вместе. Разве ты этого не хочешь? Разве у тебя нет желания быть вместе со мной до конца дней?

Айя подняла голову, расправила плечи и вдруг с размаху всадила меч в песок, заставив лезвие задрожать. Ее глаза гневно вспыхнули.

– Байек, я даже не знаю, с чего начать. Я не хочу быть женой защитника Сивы. Женой меджая. Ты когда-нибудь задумывался над тем, верю ли я в пути меджаев?

– Скажешь, не веришь?

– Может, да. А может, нет. Мой вопрос не в этом. Я хотела спросить: ты сам перестал об этом думать?

– Нет, но…

– Естественно, не перестал. Ты и не мог перестать, поскольку отец плотно забил тебе голову всеми этими… – Айя размахивала руками, словно отгоняя назойливых мух, – представлениями. Ты не позволяешь себе усомниться в них. Байек, отец не дает тебе думать самостоятельно!

Внутри меня промелькнуло раздражение. Все эти годы Айя ничего не говорила мне об отце, не мешала выстраивать отношения с ним. Но часть меня постоянно удивлялась такому невмешательству. Тогда я не хотел признавать этого, да и сейчас не был готов с ней согласиться. Я подавлял все сомнения, стараясь еще больше сосредоточиться на сиюминутных задачах.

Я протянул к Айе руки, как будто пытаясь залатать трещину, возникшую между нами и становящуюся только шире.

– Айя, у меня есть ты. Ты мне поможешь усомниться в том, что требует сомнений. Поможешь узнать то, что необходимо узнать. Ты не позволишь мне бездумно со всем соглашаться. Отец это знает.

Она качала головой:

– Ты так и не прекратил думать и решать за меня?

Я почувствовал себя не на твердой земле, а в качающейся лодке. Вопрос был вполне справедливым, но гнев, охвативший меня, туманил мысли. Я и раньше пытался говорить с Айей об этом. Спрашивал ее. Она же лишь уверяла меня, что уважает мои попытки выстроить более тесные отношения с отцом.

– Ты только что говорил о готовности спросить позволения у моей тетки. А как насчет моих родителей в Александрии?

– Ты много лет не общалась с ними. Тебя увезли оттуда совсем маленькой, – сказал я в свое оправдание.

Однако внутри я сознавал: Айя права. У меня даже мелькала мысль отправиться в Александрию и убедить ее отца, что я достоин быть мужем его дочери. Этого требовала традиция. Потом я отбросил мысль о поездке. Мне пришлось бы убеждать отца Айи в очень многом. Я был сыном меджая и видел свое предназначение в том, чтобы стать защитником Сивы. Я жил в богатом доме. Наша семья принадлежала к числу наиболее уважаемых семей оазиса. Я мог многое предложить своей невесте. Эта сторона разговора меня не волновала. Однако сама мысль о путешествии в Александрию наполняла меня большим ужасом, чем мысль о сражении с любым противником. И сейчас, пока мы говорили, я начинал понимать причину своих страхов. Отец с ранних лет неустанно внушал мне важность всего, что касалось Сивы. Прежде всего ее безопасности. В моем мозгу крепко засело: защита родного оазиса и народа Египта – моя главная, первостепенная цель.

Айя это знала. Он прочла мои мысли и сама ответила на свой вопрос:

– Нет, ты надеялся, что говорить с моими родителями тебе не придется. Я угадала? Ведь они – жители Александрии. Разве они не олицетворяют все, что тревожит твоего отца? Представляешь, его наследник пускается в далекий путь? Из-за тайного наследия ты сразу превратишься в лакомый кусок для врагов всех мастей.

– Ты – такая же жительница Сивы, как и я, – сказал я, понимая всю слабость своего довода.

– Но я родилась в Александрии. Этот великий город когда-то был моим родным домом, и я надеюсь, что однажды станет им вновь. Неужели ты это забыл, Байек, сын Сабу? Забыл, как я мечтала однажды учиться в громадной Александрийской библиотеке? Или ты думал, что я отбросила прежние мечты? Сменила их на жизнь подле тебя, на сидение дома в одиночестве, подобно твоей матери?

Мне показалось, что песок под ногами становится зыбучим. Я не находил слов. Ситуация выходила из-под моего контроля. Словно испуганное животное, она неслась совсем не туда, куда бы мне хотелось.

Увы, Айя и здесь была права. Много раз я думал о матери, вынужденной жить одной. Много раз я собирался спросить отца, не забыл ли он о ней, и замолкал раньше, чем ее имя было готово сорваться с моих губ. Я опасался, что упоминание Ахмоз лишь расширит пропасть между мной и отцом.

– Ты хоть раз, размышляя об избранном тобой пути, думал о том, что и у меня может быть свой путь? – спросила Айя.

– Конечно, – ответил я, презирая отчаяние в собственном голосе.

Мне не нравилось это состояние. Я не мог смириться с таким положением дел. Я должен был убедить Айю.

– Конечно нет, – возразила она. – Ты просто нашел способ ублажить своего отца.

– «Ублажить моего отца»? Как? Он одобряет наш союз, если ты об этом.