В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

Никто не хотел первым заговаривать о деле с королевой. Наконец 6 сентября Дадли притворился больным и, удалившись в свои покои, вызвал Елизавету к себе, где и рассказал ей о заговоре Норфолка. Несмотря на заверения Дадли, что, поддерживая Норфолка, он действовал в ее интересах, королева расценила поступок фаворита как предательство. Елизавета считала: если Норфолк женится на Марии, сама она через четыре месяца после свадьбы окажется в Тауэре. Как мог он, Дадли, которому она доверяла больше остальных, поддержать союз между ее соперницей и первым представителем английской знати?

Боясь гнева королевы, Норфолк бежал в свои имения на востоке Англии. Когда Елизавета вызвала его ко двору, он явился в Виндзор не сразу, но покаялся во всем и уверял, что хранит ей верность. Через три дня сэр Фрэнсис Ноллис арестовал Норфолка. 10 октября его посадили в Тауэр, где он пробыл до лета следующего года. Его сестра, графиня Уэстморленд, презрительно отзывалась о нерешительности брата: «Что он за дурак – начал дело, но не довел его до конца!»[573]Впервые с начала правления Елизавета столкнулась с откровенным мятежом. Среди заговорщиков были члены Тайного совета и ведущие представители католической знати. Они собирались поддержать Марию Стюарт. Спасли ее лишь нерешительность Норфолка и запоздалое признание Дадли. Однако Елизавета понимала, что это еще не конец. Зная, что Норфолк в Тауэре, два ведущих северных лорда понимали, что они скомпрометированы. Несколько месяцев они строили планы, не делая из них особой тайны. Граф Нортумберленд послал письмо де Спесу, испанскому послу: теперь ему придется поднять восстание «или сложить голову на плахе, иначе ему придется бежать из страны, ибо мне известно, что ее королевское величество так недовольна мною и другими, что мы не сумеем ни вынести ее недовольства, ни ответить на него».[574]Елизавета вызвала Нортумберленда и Уэстморленда ко двору, но они вместо того собрали под своими знаменами свыше 5 тысяч сторонников и начали восстание. 14 ноября графы захватили Даремский собор, где разорвали протестантский молитвенник и перевернули стол для причастия. По их приказу в соборе отслужили католическую мессу.[575]Через два дня мятежники опубликовали прокламацию, в которой говорилось: «Ввиду того что разные злонамеренные личности, близкие к ее королевскому величеству, своими ловкими и коварными интригами одержали власть в стране и изгнали истинную католическую веру, оскорбив тем самым королеву, они нарушили порядок в стране, а теперь хотят и уничтожить дворянство. Поэтому мы собрались, чтобы дать им отпор и с Божьей помощью и с помощью всех добрых людей восстановить порядок, все древние обычаи и свободы, дарованные Божьей церкви и нашему благородному королевству».[576]

Елизавета приготовилась к худшему и объявила мобилизацию. На север отправили армию из 14 тысяч человек. В то же время для защиты королевы была собрана специальная дополнительная гвардия.[577]Лондонские олдермены призвали горожан к оружию. Приказано было запереть городские ворота. Графу Шрусбери приказали перевести Марию на юг, в надежно охраняемый город Ковентри.

20 декабря конфликт завершился без единого выстрела. Когда войска королевы выступили на север, Нортумберленд и Уэстморленд бежали за границу, а мятежники рассеялись. Несмотря на быстрый крах, мятеж представлял для Елизаветы и ее правительства серьезную угрозу. Ходили слухи о том, что Испания обещала помощь, английские дворяне-католики находились в оппозиции к королеве, а север Англии начал вооружаться. Более того, первый английский аристократ герцог Норфолк держался враждебно и отчужденно. Даже из тюрьмы он по-прежнему переписывался с Марией Стюарт. В последующие месяцы около 800 мятежников казнили на поспешно сооруженных виселицах. Так Елизавета жестоко, но вполне своевременно напомнила, что будет с теми, кто изменит ей и ее короне.

25 февраля 1570 г. папа Пий V издал буллу об отлучении от церкви, Regnans in Excelsis, в которой официально признал Елизавету узурпаторшей и освободил ее подданных от необходимости хранить ей верность.

«Поскольку эта английская преступница правит двумя благородными христианскими странами и стала причиной стольких обид, нанесенных католической вере, и потери стольких миллионов душ, нет сомнения: тот, кто избавит от нее мир из благочестивых побуждений, тот сделает благое дело. Он не только не грешен, но и достоин награды… Поэтому, если англичане в самом деле решатся на столь славное дело, ваша светлость может заверить их, что они не совершают никакого греха. Мы выражаем надежду, что они с Божьей помощью избегнут опасности».[578]

Рано утром 15 мая Джон Фелтон, богатый католик, живший в Саутуарке, прибил тайно ввезенный экземпляр буллы к воротам дворца лондонского епископа. Фелтона немедленно арестовали, обвинили в государственной измене и через несколько месяцев приговорили к казни через повешение, потрошение, обезглавливание и четвертование. Выпуск папской буллы знаменовал начало долгожданного крестового похода католиков против Англии. В самой Англии живших там католиков провозгласили предателями. Папа действенно санкционировал убийство Елизаветы, она превратилась в законную мишень для всех непреклонных католиков.

Во время аудиенции, данной французскому послу Фенелону в Хэмптон-Корт 23 января 1571 г., Елизавета призналась, что «она решилась выйти замуж, не по собственной воле, но ради удовлетворения ее подданных». В примечательно откровенной беседе она объяснила, что ее брак, «благодаря власти мужа или рождению потомства, если Господь благословит ее детьми», положит конец «покушениям», которые, как ей кажется, «будут постоянно предприниматься против ее личности и короны, если она останется старой девой и оставит надежду выйти замуж или родить детей». Хотя «она сама в прошлом уверяла его, что не собирается замуж», королева объявила: она «сожалеет, что вовремя не подумала о своем желании обзавестись потомством».[579]То было яркое и очень личное признание, которое как будто демонстрировало наконец желание обзавестись наследниками.

Брак стал необходимостью. После «дела Норфолка» и восстания на севере и сама королева, и ее правительство усвоили горький урок. До тех пор пока ее смерть знаменует собой вступление на престол королевы-католички, ее жизнь всегда будет подвергаться опасности. Папская булла об отлучении и козни испанцев в Ирландии, которые последовали за соучастием де Спеса в заговоре северных графов, доказывали, что против протестантской Англии зреет международный заговор, возглавляемый Испанией. Сесил выразил надежду, что королева наконец проявила искреннее желание выйти замуж: «Если я не заблуждаюсь, ее величество настроена весьма серьезно»; если брак состоится, «любопытный и опасный вопрос о престолонаследии будет навсегда забыт и похоронен – счастливые похороны для всей Англии».[580]Воспользовавшись случаем, Фенелон предложил королеве выйти за младшего брата Карла IX, Анри, герцога Анжуйского, кандидатуру которого он уже предлагал ей два года назад. Французский король по-прежнему хотел с помощью династического союза с Елизаветой умиротворить французских гугенотов, вывести Анжу из-под влияния кардинала Лотарингского, старшего представителя семьи Гиз, и заложить первый камень оборонительного союза против Испании. Анжу, как с энтузиазмом утверждал Фенелон, «единственный принц на свете, достойный ее».[581]Однако едва ли он мог считаться идеальным женихом для английской королевы. Анжу был на восемнадцать лет моложе Елизаветы. Кроме того, английский посол во Франции называл его «стойким папистом» и откровенным трансвеститом, который регулярно появлялся на придворных балах в роскошных женских платьях. Ходили слухи о его бисексуальности. Как писал венецианский посланник, «он полностью отдается сладострастию, поливает себя духами и эссенциями. Он носит в ушах два ряда колец и подвесок».[582]Брак с Анжу угрожал также дальнейшим ухудшением отношений с Испанией, которые и без того были «холодны до враждебности» из-за войны, которую Испания вела в Нидерландах.