В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

Рождение принца Джеймса (Якова), сына и наследника, безмерно укрепило позиции Марии. Елизавету, которой исполнилось уже тридцать три года, осаждали требованиями вступить в брак и обеспечить наконец престолонаследие.[530]В одной петиции, озаглавленной «Общее воззвание англичан к благороднейшей королеве Елизавете и высокому суду парламента», недвусмысленно заявлялось: «Если ваше величество умрет… не оставив потомства, не выбрав преемника и не определив линии престолонаследия, как обстоит дело сейчас, что хорошего может из этого воспоследовать? Какие беды не обрушатся на нашу голову?.. Отсутствие наследника – пытка, которая мучает Англию, толкает ее ежедневно и ежечасно к погибели». Далее в петиции утверждалось: «Неизвестно, пожелаете ли вы выйти замуж. Неизвестно, будут ли в браке дети. Неизвестно, выживут ли ваши потомки и смогут ли наследовать вам, даже если они появятся на свет».[531]Доктора Уильяма Хьюика, личного врача Елизаветы, обвиняли в том, что он запугивал Елизавету, убеждая ее в том, что при ее хрупком сложении ей трудно будет рожать. Отдельные члены палаты общин проклинали доктора за то, что он «отговаривает ее от брака».[532]

12 октября, в субботу, Тайный совет напрямую обратился с вопросом о браке к самой королеве. Томас Говард, герцог Норфолк, на правах первого английского аристократа напомнил Елизавете о петициях, поданных ей обеими палатами парламента: они по-прежнему оставались без ответа. Парламентарии нижайше просили ее соизволения обсудить вопросы о ее браке и о престолонаследии на предстоящей сессии. Елизавета реагировала бурно: престолонаследие – ее дело, и она не испытывает желания прислушиваться к их советам. Ей не хочется, чтобы ее «хоронили заживо», как ее сестру Марию I в последние дни ее правления, когда толпы людей хлынули к Елизавете в Хатфилд. Что же касается замужества, «они прекрасно понимают, что оно не за горами». С этими словами королева покинула помещение.[533]

На первом заседании члены палаты общин предложили поставить в прямую зависимость вопрос о сборе средств, в которых отчаянно нуждалась казна, от согласия Елизаветы выйти замуж и выбрать наследника. Елизавета пришла в бешенство. Палата общин, заявила она, никогда не посмела бы «предлагать такое при жизни ее отца». Палата же лордов «не имеет права вмешиваться в ее дела». «Они все равно что просят ее выкопать себе могилу до того, как она умрет».[534]

Когда затем представители обеих палат составили совместную петицию, Елизавета набросилась на Норфолка, который подал ей документ, и назвала его предателем. А увидев, что в состав делегации входит и Дадли, она совершенно вышла из себя и объявила: если даже «весь мир ее покинет, он так не поступит». Она запретила Дадли показываться ей на глаза.[535]Позже Елизавета жаловалась де Сильве на неблагодарность Дадли, особенно «после того, как она излила на него столько доброты и милостей, после того, как осыпала его дарами даже в ущерб своей чести». Теперь, признавала она, она рада, что «у нее появился удобный повод отослать его прочь».[536]Ее гнев на Дадли был, как всегда, кратковременным; когда граф, грамотно рассчитав время, сказался больным, Елизавета оттаяла. В начале декабря она признавалась де Сильве: она пришла к выводу, что Дадли «действовал из лучших побуждений и что его обманули». Как впоследствии объяснил посол, «она вполне уверена, что он пожертвует жизнью ради нее и что, если одному из них суждено умереть, он охотно сделает это».[537]

Наконец Елизавета ответила на петицию парламента и в присутствии делегации из тридцати членов палат лордов и общин произнесла речь, которая станет одной из самых прославленных: «Что же до меня, смерти я не боюсь, ибо все люди смертны. И хотя я всего лишь женщина, я обладаю такой же храбростью, приличествующей моему положению, как в свое время мой отец. Я ваша миропомазанная королева. И меня ни за что не принудят что-либо сделать насильно. Благодарю Господа за то, что Он наделил меня такими качествами, что, если бы меня выгнали из моей страны в одной рубахе, я сумела бы прожить в любом месте христианского мира».

Елизавета дала понять, что только она сама решит, выйдет ли она замуж, а если выйдет, то за кого и назначит ли она наследника. Брак и престолонаследие – ее прерогатива, и она никому не позволит запугать себя. Впрочем, она не лишала парламентариев надежды: «Ради чести моей я не нарушу слово монарха, данное прилюдно. И потому я повторяю: я выйду замуж, как только сочту это удобным, если Господь не заберет того, кого я намерена избрать себе в мужья, или меня или не произойдет чего-нибудь еще столь же великого».[538]

Тем самым она как будто давала понять: она охотно поведет брачные переговоры с эрцгерцогом Карлом. В июне следующего года, после нескольких месяцев отсрочки, посольство, возглавляемое графом Суссексом, отбыло в Вену для начала переговоров. Камнем преткновения снова оказалась религия, хотя стороны договорились, что эрцгерцог может слушать мессу в своих личных покоях и сопровождать Елизавету на протестантские службы. Однако компромисс никого не обрадовал; когда возможный брак королевы обсуждался в Тайном совете, оппозиция, возглавляемая Дадли и сэром Фрэнсисом Ноллисом, ясно дала понять Елизавете, что они всегда будут выступать против ее брака с эрцгерцогом.

К концу 1567 г. переговоры зашли в тупик, и в канун Нового года Суссекс вернулся домой, злясь на Дадли и других противников брака; под предлогом разницы в вере они преследовали своекорыстные интересы, шедшие вразрез с интересами страны: «Когда подданные в своих личных интересах отвергают принцев крови, это, по-моему, хороший повод к тому, чтобы ее королевское величество заглянула в свою душу и укрепила себя против столь холодного отношения к браку».[539]

* * *

В декабре 1566 г. в Шотландии отмечали крещение принца Якова. В замке Стерлинг устроили пышные празднества. Его рождение сулило надежное будущее Шотландии и укрепляло претензии на английскую корону. Однако суровая действительность вступала в противоречие с радужными надеждами.