Мудрая змея Матильды Кшесинской - Елена Арсеньева

Хотя Алена была даже рада, что Зигфрид замолчал. Ей надо было подумать, подумать, подумать. Она вспомнила, что и где недавно слышала о броши в виде змейки…

Ах, если бы сейчас, сию минуту оказаться дома, в Муляне и перелистать так и оставшуюся недочитанной книгу «Воспоминания об М.К.»!

Догадка, осенившая ее, была слишком смелой, невероятной, безумной, но вполне допустимой.

А что, если та брошь в самом деле до сих пор цела и лежит в сейфе мадам Бланш? Это же сенсация! Историческая сенсация!

Может быть, назвать Зигфриду предполагаемую фамилию владелицы броши? Вдруг он вспомнит?

Рискнуть? Или нет?

Алена промолчала, но не потому, что решила не рисковать. Для молчания были две причины. Первая состояла в том, что нашу героиню осенила новая потрясающая догадка – на сей раз о местонахождении броши. Вернее, это было предположение – рискованное и тоже практически безумное, но все же заслуживающее проверки.

А второй причиной Алениного молчания оказался ехидный голос, крикнувший:

– Специализируетесь на мотоциклистах, мадам? Сперва один, теперь другой.

Голос этот принадлежал Маршану.

Из «Воспоминаний об М.К.»

О чем М.К. не любила вспоминать, так это о революции и бегстве из России. Впрочем, об этом я и сама могла бы рассказать многое. Истории всех эмигрантов похожи. У меня были добрые знакомые, например, Нина Кривошеина, в девичестве Мещерская, дочь директора Сормовского и Коломенского заводов, жена Игоря Кривошеина, который был сыном министра земледелия русского правительства, сподвижником Столыпина, а после революции премьер-министром правительства генерала Врангеля в Крыму. Игорь и Нина потеряли не меньше, чем М.К., но для них главным была потеря России, а не домов, драгоценностей или общественного положения. В этом мы с ними были похожи, а с М.К. оставались очень разными и даже чужими, несмотря на возникшую между нами близость. Даже не хочу передавать ее рассказы о попытках отсудить у большевиков ее дома в Петрограде, Стрельне, свары с прислугой из-за якобы украденных вещей, мехов, драгоценностей… М.К., похоже, чувствовала, что даже гибель великого князя Сергея Михайловича была вызвана тем, что она, уехав в Кисловодск, оставила его заботиться о своем добре. Что-то он пытался переправить за границу, это не удалось, но задержало его в Петрограде, а потом он разболелся, и было уже поздно уезжать. Спастись он не успел, был арестован большевиками, а потом убит в Алпатьевске вместе с другими членами императорской фамилии.

Правду сказать, когда я услышала об этом от М.К., мое доброе отношение к ней несколько изменилось. Потом она вскользь рассказывала о жизни в Кисловодске, о преклонении перед ней каких-то большевистских комиссаров, которые отпускали арестованных по одной ее просьбе и не трогали князя Андрея Владимировича, несмотря на то, что он, обросший бородой, сделался необычайно похож на низложенного государя… С тем же огнем в глазах М.К. вела речь о том, как удачно ей удавалось прятать в полых ножках кроватей драгоценности. Все это было похоже на дешевый авантюрный роман, хотя я прекрасно знала, что чуть ли не каждому беглецу из России пришлось переживать моменты, за которые с восторгом ухватились бы сценаристы Голливуда. Да что далеко ходить! В феврале 1940 года в Париже прошел документальный фильм «От Ленина до Гитлера», материалы для которого (кинокадры, «ярко характеризующие советский режим», как уверял его создатель, Жорж Рони, настоящее имя Георгий Ронкин), режиссер вывез прямо на себе, под одеждой!

Чем не сюжет?

Однако рассказы М.К., сама не знаю почему, пробуждали во мне недоверчивое отчуждение, поэтому повторять их не стану.

А может быть, мне просто стало скучно в ее обществе. Наверное, она оказалась очень прозорливой, когда говорила, что будущих историков заинтересует только ее связь с императором, а дальнейшее им станет неинтересно.

Почувствовав это и не желая, видимо, углублять неприязнь, М.К. ни словом не упомянула, что Вовó был связан с «младороссами». Я эту братию на дух не выносила. А вот о том, что он к ним примкнул, узнала от приятельницы Нины Кривошеиной, о которой уже упоминала. Дело в том, что Нина тоже одно время увлекалась их идеями, однако скоро с этим увлечением распростилась, воскликнув: «Младороссы – это дурость, мода, ерунда, и непонятно, что я там, собственно, делаю?»

Эмигрантский дух в попытках обрести точку опоры в этом зыбучем песке, называемом жизнью в изгнании, метался от ужасной ненависти к Советской России и уверенности, что вместе с эмигрантами оттуда изошло все лучшее (я, например, принадлежала и буду принадлежать к этой группе), до интереса к СССР. Отсюда лозунги «младороссов» «Лицом к России!» и «Царь и Советы». Кстати, за этот второй многие из них потом попали в гитлеровские лагеря, потому что само слово «Советы» было опасным.

Вовó Красинский, собственно, был не просто участником, но и одним из основателей этого союза. Идея его создания принадлежала Виктории Федоровне, супруге императора Кирилла Владимировича. Думаю, Вовó его новая роль необычайно импонировала, потому что занятия политикой, конечно, выглядели куда серьезней, чем та ерунда, которой он занимался до этого (пытался стать актером и даже участвовал в массовке при съемках фильма «Наполеон»). На этом актерская карьера Вовó завершилась. Точно так же из него не вышло репортера и коммивояжера. За возможность показать себя в таком требующем эффектной болтовни деле, как политика, он схватился обеими руками. Руководил младороссами бывший ротмистр Белой армии Александр Казем-Бек, человек замечательный, обладавший блестящей памятью, умением тонко и ловко полемизировать. Он отлично понимал, насколько военные принципы организации дисциплинируют ее членов, и в союзе были введены офицерские звания: «младший младоросс», «старший младоросс», «член главного совета» и т. д. Все носили синие рубашки, а на съездах при появлении Казем-Бека вскакивали с криком: «Ура главе!»

Их синие рубашки напоминали чернорубашечников Муссолини, этого друга Гитлера, и его собственных коричневорубашечников-штурмовиков, а приветствие, на мой взгляд, мало чем отличалось от «Хайль Гитлер».

Бургундия, Мулян, наши дни

– Рада, что вы все-таки заметили между ними разницу, – хладнокровно заметила Алена. – Жаль, что это не произошло четвертью часа раньше, иначе вы не сбили бы бедного мальчика.

– Что? – удивился Зигфрид, поворачивая голову и с изумлением переводя глаза с Алены на Маршана.

– Кстати, почему вы так быстро вернулись, Бати? – зло прищурилась наша героиня. – Неужто уже успели съездить в Мулян и передать грабителей в руки правосудия?

– Что? – повторил Зигфрид, поворачиваясь уже всем корпусом.

– Нет! – сердито дернул плечом Маршан. – Я просто позвонил в жандармерию и сообщил о своих подозрениях. Вы были правы: мой замок без знания шифра не открыть, а пока грабители будут возиться, их схватят. Кроме того, я забыл одну вещь…

– Не эту ли? – с невинным видом спросила Алена, указывая на Зигфрида. – Она только что валялась на обочине. Без сознания.