Утопая в беспредельном депрессняке - Майкл О'Двайер

Я пошел в школу.

Я понимаю, что у вас есть ко мне два вопроса. Первый: почему я никому не сказал, что Бобби поджег дом? И второй: что я собирался предпринять в связи с этим?

Не сказал я про Бобби потому, что… ну, во-первых, кто мне поверил бы, если у меня не было абсолютно никаких доказательств, кроме его собственного признания, ничем, впрочем, не подтвержденного? Если бы я обвинил Бобби, а он стал бы все отрицать, то еще неизвестно, чьи слова приняли бы за правду.

Я не хотел рисковать.

У меня действительно был придуман план, и чем меньше людей о нем знали, тем больше была вероятность, что я смогу осуществить его. А в чем этот план заключался, вам, дорогой читатель, знать вовсе не обязательно.

Пока.

Наберитесь терпения, а я тем временем кое-что объясню.

Дело в том, что я считал Бобби идеалистом с очень большими запросами. Он хотел быть человеком, которого все уважают, к чьему мнению прислушиваются. У кого спрашивают совета.

Но он не был таким человеком.

Никто, в общем-то, не обращал на него особого внимания, кроме меня. Он обладал прекрасными катками, но они не могли реализоваться. Он был разочарован и просто отчаивался из-за того, что у него не было какого-нибудь дела, которому он мог бы отдаться целиком и вложить в него всю свою энергию.

Его многое интересовало, и он за многое брался, но очень быстро остывал, ему все надоело. Он до смерти устал от жизни. Убийства, которые он совершал, были на самом деле криком о помощи.

Кроме шуток.

При этом он так ловко проделывал свои делишки, что никто его ни разу даже не заподозрил. Соседи считали, что над семьей тяготеет проклятие: в прошлом кто-то из предков совершил нечто ужасное и теперь наша карма заставляет всех нас и тех, кто близко связан с нами, отвечать за то злодеяние.

Нетрудно догадаться, что нас не осаждали толпы людей, искавших нашего знакомства. Даже те заблудшие души, которые сблизились было с нами, предпочитали держаться на безопасном расстоянии после того, как несчастья зачастили в наш дом.

Началось все в тот день, когда загорелся дедушка Альфред. Он дремал в своем кресле, дымя сигарой и попивая бренди. Сестра Макмерфи подхватила грипп и соблюдала постельный режим. Три дня и три ночи мистер Гудли ухаживал за ней и присматривал вместо нее за стариками.

В этот вечер, воспользовавшись тем, что Винсент и Хелена были в театре, мистер Гудли, по всей вероятности, не отказал себе в удовольствии слегка завысить привычную дозу. Мы стали подозревать неладное, когда уже поздно вечером услышали, что Альфред и Маргарет все еще находятся в гостиной. Обычно их укладывали спать в девять часов, самое позднее в половине десятого. Это нарушение заведенного распорядка заставило нас быть начеку.

Мы отправились прямиком на кухню. Мы не боялись, что нас поймают на месте преступления, — самое большее, что нам грозило, — это нравоучительная проповедь. Нам хотелось перехитрить взрослых и незаметно стащить еду из кухни.

Это была игра, в которой мы обязательно должны были выиграть.

Не знаю, в чем было дело — то ли в качестве, то ли в количестве порошка мистера Гудли, но только в десять вечера мы с Бобби обнаружили его на кухне без сознания.

Мы пробрались на кухню на цыпочках, готовые в любой момент дать стрекача. Когда мы увидели, что мистер Гудли лежит на полу рядом с рассыпавшимся содержимым его волшебной шкатулки, нас охватил не столько страх, сколько любопытство. Что могло довести мистера Гудли до такого состояния? Бобби сказал, что дело в передозировке. Я потрогал щеку мистера Гудли, заглянул ему в нос и приподнял дрожащей рукой веко. В шкатулке ничего не было, кроме пластмассовой коробочки с каким-то белым порошком. Рядом с ним валялись небольшое зеркальце, бритвенное лезвие и свернутая денежная купюра. Бобби развернул купюру — пятьдесят фунтов, — стряхнул с нее порошок и сунул в карман своей пижамы.

Мистер Гудли открыл глаза, и мы испуганно отскочили. Глаза его так и остались открытыми, и мы с осторожностью снова приблизились к нему. Бобби сказал, что это рефлекторное сокращение мышц и мистер Гудли мертв. Петухи бегают очень долго после того, как им отрубают голову, добавил он. Я возразил, что это выдумки, и он посоветовал мне, раз я не верю ему, зажать пальцами нос мистера Гудли. Если он жив, то откроет рот, чтобы дышать. Когда я предложил ему сделать это самому, он ответил, что ему нечего проверять, он и без того знает, что мистер Гудли умер.

И назвал меня трусливой девчонкой.

Я продолжал разглядывать мистера Гудли, Бобби же это не интересовало, и он принялся исследовать содержимое холодильника.

— Ну как, по-твоему, он — умер?

— Вроде бы нет. Хоть и слабо, но дышит.

— Сандвич с салатом будешь?

— Нет.

— Мы можем недурно поужинать.

— Что нам делать с Гудли? Не можем же мы его так оставить.

— Почему?

— А вдруг он и вправду умрет?

— Ну и что?

— Ты о чем?

Я пытался найти довод в пользу оказания помощи мистеру Гудли. Мне, в общем-то, хотелось что-нибудь сделать для него — он спас мне жизнь во время пожара. Но, с другой стороны, подвиг он совершил случайно, ничем не рискуя, специально за мной в огонь не лез. Он по-прежнему оставался высокомерным властным наркоманом, который приставал ко мне со своими уроками и цокал языком, когда я делал ошибки.

— Он же полное ничтожество, — бросил Бобби, вываливая на сковородку сосиски с помидорами. — Ты и сам это знаешь. Нюхач. Он заслужил то, что с ним случилось. А знаешь, где я его застукал пару лет назад? У постели Виктории. Он так умильно смотрел на нее и на Ребекку, нагнулся, поправил волосы и поцеловал ее в щеку. Старый козел.

Сказать, что я был огорошен, значит ничего не сказать. Я выпучил глаза и лишился дара речи. Но у меня сразу же возникла мысль: Бобби мог все это выдумать. Он часто сочинял всякие небылицы, чтобы привлечь к себе внимание.

— Бобби, нельзя бросать его здесь.

— Послушай, ты можешь подождать хоть одну минуту? Я умираю от голода. Стоит нам кого-нибудь позвать, нам не дадут поесть толком. Попробуй взглянуть на дело с этой точки зрения. Чем быстрее мы поедим, тем быстрее сможем помочь Гудли.

У меня не было выхода. Я подчинился. Если бы это был не мистер Гудли, Бобби, я уверен, первый кинулся бы за помощью.

А может, и нет.

Мы сидели за столом, бросая время от времени взгляды на старину Гудли, чтобы убедиться, что он еще дышит. После этого я хотел бежать за кем-нибудь, но Бобби настоял на том, чтобы вымыть и вытереть посуду. Он сказал, что лучше уничтожить следы того, что мы целых полчаса ублажали себя в одной комнате с умирающим человеком.