Полынь и мёд - Лина Манило

– По макушку, – рукой взмахивая над головой, черчу линию, чтобы наглядно обрисовать, насколько глубоко я увяз в отношениях с Ксюшей.

Ваня смеётся и, покачав головой, пьёт из своего стакана, сокрушаясь, что его лучший друг – потерян для общества. Его бурчание лишь веселит, потому пусть ворчит – ему полезно пар выпустить после перелёта.

– Может, ещё и женишься на ней? – интересуется, рассматривая меня сквозь хрусталь и заметно подтаявший лёд в своём стакане. – Детишек нарожаешь, в супермаркет станешь по субботам ездить, баб разных перестанет трахать? Такой жизни захотел, да? Это же уныло.

– Кто-то, похоже, мне свои собственные страхи приписывает, – усмехаюсь, допивая свою безалкогольную муть, и заказываю себе чашку двойного эспрессо.

Время близится к восьми, и бар постепенно наполняется желающими нажраться в хлам и найти на жопу приключения. Надо ехать домой, но Ванька заказывает ещё порцию виски. То ли тоже решил упиться, то ли задница без приключений томится.

– Ты Оксане так и не сказал, что это не моя квартира? – как бы между прочим интересуется Ваня и смотрит на меня искоса.

– Она Ксения, придурок. Но нет, пока что она ещё твоя.

– Как неожиданно я квартирой обзавёлся, – скалит идеальные зубы, закуривая. – А если серьёзно, зачем затягиваешь и врёшь?

– Просто повода сказать не нашлось. То одно, то другое.

– После секса говори, – поучает, включая режим строгого руководителя, которые на все вопросы знает правильные ответы. – Тогда есть шанс, что тебя не пошлют на хер, афериста эдакого.

– Да скажу, конечно, – отмахиваюсь, понимая, что он отчаянно прав. – Всё время как-то не до этого было.

– Так много трахаетесь, что поговорить некогда? – Ваня явно настроен сегодня сводить любую фразу к сексу. Озабоченный.

– У тебя бабы, что ли, давно не было? – Я помешиваю кофе в белоснежной чашке, всматриваюсь в узоры на пенке, а Ваня смеётся. – Не только это. Ещё её родственники удовольствие доставляют, сестрица-невсебяшка, Ксюхин бывший какого-то хрена нарисовался…

При мысли об этом козле и его букетике, кровь снова норовит вскипеть. Трудно удержать себя в руках, когда сто́ит вспомнить его рожу, так сразу плохо делается. Я ведь не врал: на самом деле, готов его нежные ручки под самый корешок вырвать, чтобы не в чем было цветочки таскать. Без рук-то у него хрен выйдет, разве что в зубах. Но и их можно выбить, было бы желание.

– Бывший – это хреново, – философски замечает Ваня, будто бы я сам этого не понимаю. – Ещё что-то есть? Это же не всё?

Какой проницательный, зараза.

– В качестве десерта – моя мать.

Перечислив наконец всё, что грозовыми фронтами нависло над нами, мне становится немного проще. Словно от груза тяжёлого хоть частично, но избавился.

– Маргарита не успокоится никак? – мрачнеет Иван, а взгляд напряжённый, пытливый, а напоследок выплёвывает: – Стервятница.

Мы с Ванькой во многом разные, но в одном точно сходимся: моя мать, как бы это ужасно ни звучало, нам обоим не по вкусу.

– Да, но я не хочу ни о ней, ни с ней говорить. Столько лет прошло, а она себя матерью года вдруг возомнила. Звонит и звонит, номера меняет, когда в чёрный список заношу, – перевожу дух, чтобы успокоиться. – Ну её, в общем, а то снова разозлюсь.

Ваня не спорит и принимается осматривать уже порядком заполненный народом зал бара. На губах блуждает улыбка, и я достаточно хорошо знаю его, чтобы понять: высматривает жертву на ночь.

– Вон, глянь, какая красотка с подружками вошла, – взмахивает рукой мне за спину, а я оборачиваюсь, чтобы оценить, кого он там узрел. – Та, рыжая. Видишь?

Ещё бы я не заметил – волосы огнём горят в свете потолочных встроенных софитов. Но рыжая меня мало волнует – девушка как девушка, ничего особенного. А вот её подружка, которая озирается по сторонам в поисках свободного места – очень даже.

Потому что только одним своим видом она способна ввести меня в депрессию.

– Вон, глянь, как на тебя та блондинка смотрит, – толкает под руку оживившийся Боголюбов, а я одним махом допиваю остывший кофе. – Сейчас съест тебя глазами, сладкий пирожочек.

Чёрт, увидела всё-таки. Этого мне только не хватало.

Ваня, заметно раздобревший после виски, смеётся, а я матерюсь сквозь зубы. Злюсь на Ваньку из-за его шуток, хотя умом-то понимаю, что он вообще тут ни в чём не виноват. Просто…

– Поехали отсюда. – Поднимаюсь на ноги, доставая из кармана пластиковую карту, и услужливо протянутый мне терминал тихо пищит. – Пора освежиться. Засиделись мы здесь что-то.

Ваня смотрит на меня, прищурившись, о чём-то размышляя, а я оглядываюсь назад и почти сталкиваюсь со Светой. Чёрт возьми, даже не понял, как она подойти успела.

– Роман Александрович, – улыбается и смотрит на меня снизу вверх. – Здравствуйте.

Голосок тоненький, весь такой детский и приторный, что до диабета недалеко.

Света заметно выше Ксюши, крупнее, фигуристее, что ли, – такая породистая красота, хоть в её возрасте ещё не до конца оформившаяся. Они вообще с сестрой разные, куда ни плюнь.

– Светлана, привет, – кисло улыбаюсь и делаю Ваньке знак рукой, чтобы в темпе отрывал свою задницу от барного стула. – Привет и пока.

Я порываюсь уйти, но Ваня не торопится покидать бар. Собственно, если хочет, пусть остаётся, на такси потом уедет. Мне здесь делать уже нечего.

– Иван, я уезжаю, мне пора, – бросаю и поворачиваюсь, но кто-то хватает меня за руку.

И это явно не Боголюбов.

– Роман Александрович, позвольте мне… выслушайте меня, пожалуйста! Это важно!

В голосе сквозит мольба, а в глазах печаль. Света так жадно вглядывается в моё лицо, что другой бы уже растёкся лужей. Другой, но не я, потому что точно такой же взгляд бывает у моей матери, когда ей что-то нужно от меня. Нахлебался я бабскими манипуляциями, похоже, досыта.

– Роман Александрович, десять минут и всё, – стоит на своём Света, а во взгляде появляется упрямство человека, привыкшего добиваться своего.

Впрочем, поговорить-то мы можем. Нужно же всё это уже прекратить. Света выдумала себе сказочного принца? Ну, что ж, сама виновата, если я не оправдаю её радужных ожиданий.

– За мной, – говорю и, не дожидаясь ответной реакции, иду к выходу.

Ваня наверняка ничерта не понял, но потом поясню – не до него сейчас.

– Чего хотела? – интересуюсь, когда оказываемся на парковке возле бара, щедро освещённой парочкой уличных фонарей. – Только очень быстро, времени мало.

Света хлопает ресницами, оглядываясь по сторонам, но я не собираюсь ждать, пока она родит свою пламенную речь.

– Ну? – тороплю, а Света вздрагивает, возвращаясь в реальность. – Только сразу предупреждаю: ничего о твоих чувствах я знать не хочу. Не волнует.