Охота на Князя Тьмы - Диана Маш

покупал? Тем более что заведение, ввиду позднего времени, уже закрыто.

Алкоголь редко шел рука об руку с логикой. А потому Ефиму Ефимовичу до таких мелочей не было никакого дела. Он продолжил взирать на меня с добродушной улыбкой. Изредка икая и поправляя стоячий воротник.

— Наслышан, вы Сереженьке нашему на дверь указали. Помолвку надумали разорвать? Напрасно, ох, напрасно…

— Почему же?

— Долгий это разговор, — покачал он головой. — А мы без малого у дома. Ежели только остановить загодя, по парку прогуляться. Ветерок, благо, утих.

И вправду, пролетка летела словно выпущенная из ружья пуля. Извозчик, явно вдохновленный наставлением Гордея, яростно понукал лошадей. Вот показался небольшой парк. Названный Кривоколеным, как и улица, на которую он выходил. И где соседствовали наш с тетушкой дом и Бабишевский особняк.

С одной стороны, разговаривать с нетрезвым мужчиной большого желания не имелось. С другой — это ж сколько вопросов я могу ему задать?

И по поводу пасынка его, что внезапно, с бухты-барахты, воспылал к барышне Леденцовый пылкой страстью. И про роковой для убиенной Сонечки праздничный обед.

Я кивнула. Ефим Ефимович, пытаясь впечатлить меня молодецкой удалью, стащил рукавицу, засунул пальцы в рот и издал совсем не соловьиный свист. Даже парящая над нами Алевтина встрепенулась.

— Голубчик, попридержи коней, мы с барышней прогуляться изволим.

Опешивший извозчик натянул поводья. Бросил на меня вопросительный взгляд.

— Действительно, метель утихла. Вечер чудный. А мы с господином Борниковым хорошие соседи, так что все в порядке.

Одарив хмурого мужчину рублем и вежливой улыбкой, я, с его помощью, выбралась из коляски. Проигнорировав неуклюже подставленный локоток покачивающегося спутника, прошла вперед.

— Ефим Ефимович, как хорошо вы помните обед в честь нашей с Сергеем Даниловичем помолвки? — полюбопытствовала я, стоило нам с Бортниковым выйти на протоптанную дорожку, где справа росли высокие ели, а слева — тек наполовину заледеневший ручеек. — Тот самый, где я так неудачно ударилась головой, из-за чего забыла большую часть своей жизни.

Мужчина шел следом. Покачиваясь так, что не умей он ловко пользоваться тростью, в которую вцепился, как в любимую жену, пришлось бы тащить его на спине. А это, при существенном различии наших габаритов, непосильная для меня задача.

— Отчего ж не помнить? Помню, — раздался в холодной тишине его скрипучий голос. — Я, право, выпил тогда лишку, но какое же несчастье… Торжество в самом разгаре, а виновницы и след простыл. Сереженька кинулся искать и нашел. На полу. Без чувств. Испужали вы нас, милая Софья Алексеевна. По сей день душа не на месте.

— Ефим Ефимович, а кроме меня, никто тогда из гостиной не выходил? Ну так, чтобы надолго?

— Да как будто бы нет, — поравнявшись со мной, пожал он плечами. — Однако, к чему ж эти тягостные воспоминания? Было и прошло. Вам, барышня, о жизни семейной заботиться след. А память… память — дело наживное. Я обещал сказать и скажу — напрасно вы, Софья Алексеевна, Сереженьку отталкиваете. Достойнее мужа — не сыскать.

И пальчиком указательным в небо погрозил. Мол — «ай-я-яй, какая негодница ты, Соня». Ну, сейчас начнется. Сереженька и швец, и жнец, и на дуде дудец. И ведь не поспоришь. Кто же в здравом уме с пьяными спорит?

— Простите, Ефим Ефимович, но напрасно или нет — это мы с Сергеем Даниловичем сами решим.

— Сама… сами. Что за младь нынче пошла? Самостоятельные… — он тряхнул головой, и так лихо, что едва не свалился в ближайший сугроб. Благо я успела схватить за предплечье и удержать. — Вы, голубушка, не глядите, что Сереженька горяч нравом. Добрейшей души он человек.

— Дело не в Сергее Даниловиче, Ефим Ефимович. Я охотно верю, что он идеален, просто я…

— Так дело в долгах его покойного батюшки? Тут тоже не об чем беспокоиться. С вашим наследством мы непременно выплатим все, до гроша.

А вот теперь пришла его очередь удерживать меня от падения. Справился Бортников прекрасно. Будто не заметив моего замешательства, все же заставил взять себя под локоток.

Картинка в голове складывалась все отчетливее. Миллионщик оказался липовым. Предложенный брак — мезальянсом. Причина которого была банальнее некуда — мое приданое.

А не Сергей ли в меня стрелял? Впрочем, зачем? Мы еще не женаты, а значит — моя смерть не приумножит его материальное состояние.

Ефим Ефимович, меж тем, не унимался.

— …зато он души в вас не чает. Сонечка то, Сонечка это. Все уши нам с его маменькой о вас прожужжал. Женитесь — на руках носить будет. А титул? О титуле вы подумали?

Последнее, о чем я сейчас думала, это о титуле Бабишева. Но не заявлять же об этом его отчиму?

— Ефим Ефимович… — умоляюще протянула я.

— Не думайте, Софья Алексеевна. Сереженька не просил меня с вами говорить. То истинно мой порыв. Вы не найдете никого лучше. Купите — возможно. В конце концов, все, что у вас имеется — это лишь ваши деньги.

Ох, а вот сейчас обидно было. За милую домашнюю Соню. И почему-то одновременно смешно.

— А как же моя безупречная репутация? — не удержалась я от шпильки.

— После нынешнего вечера? — пьяно усмехнулся он, приподняв седую бровь. — Прошу покорно, любезная барышня, но рот на замке я держать не стану… Ежели вы, разумеется, мненьице свое не перемените…

Черт возьми, а ведь казался приличным человеком. Безобидным седым стариком. Вот и верь после этого людям. Благо и у меня в рукаве козырь имелся.

— А если и я, Ефим Ефимович, не промолчу? Как думаете, что скажет Акулина Никитишна, узнай, что вы провели полночи на Поткинской, в «веселом» доме известной в узких кругах мадам Жужу? А что скажут ее подруги-приятельницы? Не отвернутся ли?

Бортников вспыхнул, как зажженная спичка. Покраснел. Глаза вылупил. Задышал с трудом. Отбросил мою руку, словно ядовитую змею и отошел на шаг. Желваки заиграли на преобразившемся лице. Пожелтевшие зубы оскалились. Заскрипели.

Внезапно нахлынуло понимание, что мужчина пусть и стар, но не хрупок. Выше меня ростом. Широк в плечах. Стало не по себе.

Словно что-то почувствовав, плывущая за нами Алевтина завыла, как волчица по волчонку. Завертелась юлой, из-за чего снег вдруг поднялся в воздух. И вихрем пролетела сквозь застывшего, будто статуя, Бортникова.

От порыва ветра, его помятое пальто разошлось на груди. С шеи, на которой блеснул плохо выглядящий порез, сорвало цепочку и бросило к моим ногам. Наклонившись, я взяла ее в руку и поднялась. С цепочки свисал мужской золотой перстень, с внушительным бриллиантом.

Знакомая вещица. Узоры эти… необычные. Где-то я их видела. Но где?

Понимание пришло внезапно. Обрушилось,