Столп огненный - Кен Фоллетт

– Какой ты веры?

– Я христианин и ищу просвещения. – Этих вопросов Пьер ожидал и позаботился подобрать нужные ответы заранее. Оставалось надеяться, что он не переусердствовал с фантазиями.

– И какого же просвещения ты ищешь?

Вопрос был с подвохом. Пьер не мог открыто назваться протестантом, поскольку никогда не участвовал в еретических собраниях. Следовало убедить Жиля, что он готов обратиться.

– Меня беспокоит вот что, – начал юноша, стараясь, чтобы в голосе звучала искренняя озабоченность. – Прежде всего месса. Нам толкуют, что на службе хлеб и вино превращаются в плоть и кровь Христовы. Но хлеб и вино не похожи на плоть и кровь ни видом, ни запахом, так почему нас уверяют, что они якобы превращаются? Сдается мне, тут какая-то нелепая философия.

Эти доводы Пьер слыхал от товарищей-студиозусов, склонявшихся к протестантизму. Сам он считал откровенной глупостью препираться из-за подобных пустяков, лишенных материального воплощения.

Жиль, похоже, всецело разделял озвученные Пьером мысли, но вслух этого говорить не стал.

– А что еще?

– Священники присваивают себе церковную десятину, которую платят бедные крестьяне, и роскошествуют на эти деньги, напрочь забывая о своих обязанностях.

На такое недостойное поведение духовенства жаловались даже истовые католики.

– Тебя бросят в тюрьму за такие слова. Как ты смеешь проповедовать ересь в моем доме?

Негодование Жиля выглядело напускным, но не стало оттого менее устрашающим.

– Хватит притворяться, папа, – дерзко вмешалась Сильви. – Ему известно, кто мы.

– Ты ему разболтала? – сурово спросил Жиль и стиснул пальцы в увесистый кулак.

– Прошу вас! – воскликнул Пьер. – Сильви ничего мне не говорила. Все и так видно.

– Видно? – переспросил Жиль, багровея.

– Ну да, если присмотреться. В вашем доме много чего нет. Нет распятия над кроватью, нет фигурки Богородицы у двери, нет изображения Святого семейства над очагом. Лучший наряд вашей жены лишен жемчуга, хотя она могла бы себе это позволить. Ваша дочь ходит в неброском платье. – Пьер быстро перегнулся через стол и выхватил книгу из-под ладони Гийома. – И воскресным утром вы читаете Евангелие от Матфея во французском переводе!

Тут подал голос Гийом, впервые за весь разговор. Вид у него был испуганный.

– Ты намерен разоблачить нас?

– Нет, Гийом. Будь у меня такое желание, я бы пришел сюда с отрядом городской стражи. – Пьер перевел взгляд на Жиля Пало. – Я хочу присоединиться к вам. Хочу стать протестантом. И жениться на Сильви.

– Пожалуйста, папа! Скажи «да»! – Девушка опустилась перед отцом на колени. – Пьер любит меня, а я люблю его. Мы будем жить долго и счастливо. И Пьер поможет нам распространять истинное вероучение!

Жиль разжал пальцы, его лицо обрело обычный цвет.

– Это так? – коротко спросил он.

– Так, – подтвердил Пьер. – Если вы меня примете.

Жиль покосился на жену. Та едва уловимо кивнула. Пьер давно подозревал, что, несмотря на все повадки Жиля, именно Изабель командует в этой семье. Жиль улыбнулся – почти невиданное зрелище – и повернулся к Сильви:

– Ладно, дочка. Ступай за Пьера. Да благословит Господь ваш брак!

Сильви вскочила, благодарно обняла отца, потом жарко поцеловала Пьера. Тут со стороны помоста у собора донеслись радостные возгласы.

– Они тоже одобряют, – сказал Пьер, и все засмеялись.

Из окна, выходившего на площадь перед собором, было видно, как по помосту с балдахином движется свадебная процессия. Впереди шагали солдаты, так называемая Швейцарская сотня[24], в блузах с полосатыми рукавами и в шлемах с перьями. За ними шли музыканты, игравшие на флейтах и барабанах, а за музыкантами важно выступали придворные, все до единого в новехоньких парадных одеяниях; в глазах зарябило от сочетания алого, золотого, светло-голубого, желтого и нежно-сиреневого.

– Они словно для нас с тобою стараются, Пьер! – воскликнула Сильви.

Толпа зевак поутихла и дружно склонила головы, когда на помост вышли епископы, державшие в руках украшенные драгоценными камнями распятия и великолепные золотые реликварии со святыми мощами. Пьер углядел кардинала Шарля в алом одеянии, несшего золотую чашу, отделанную самоцветами.

Но вот показался жених. Четырнадцатилетний Франциск, худой и хрупкий на вид, выглядел перепуганным. Несмотря на бесчисленные украшения на одежде и на шляпе, он вовсе не производил впечатления венценосной особы. Рядом с ним шагал король Антуан Наваррский, глава семейства Бурбонов, враждовавшего с де Гизами. Пьер сообразил, что кто-то (должно быть, отличавшаяся предусмотрительностью королева Екатерина) даровал Антуану эту привилегию, чтобы не допустить чрезмерного возвышения де Гизов, которые иначе полностью подчинили бы себе церемонию.

Зеваки словно обезумели: это на помост вышел король Генрих Второй, а с ним – герой недавней войны Франсуа де Гиз по прозвищу Меченый. Они сопровождали невесту.

Мария надела ослепительно-белое платье.

– Белое! – проговорила Изабель, выглядывая из-за плеча Пьера. Изумление женщины было понятным: белый считался цветом скорби. – Зачем она надела белое?

3

Элисон Маккей была против белого свадебного платья. Во Франции белый считался цветом скорби и траура. Элисон уверяла, что такое платье отпугнет народ, а сама Мария Стюарт будет в нем выглядеть даже бледнее, чем обычно. Однако на Марию порой находило упрямство, а в свои пятнадцать лет она притязала на собственное мнение, в особенности относительно нарядов. Дескать, она хочет надеть белое, все прочее вовсе не обсуждается.

Королева Шотландии оказалась права: белый шелк искрился, словно напоенный светом девственности Марии. Поверх платья невеста набросила накидку из серебристо-голубого бархата, что переливался под апрельским солнцем, будто поверхность реки, протекавшей возле собора. Длинная пола накидки была тяжелой, и Элисон ощутила эту тяжесть своими руками, ибо ей и еще одной фрейлине выпало нести полу за невестой.

Головку Марии украшал золотой ободок, отделанный бриллиантами, жемчугом, рубинами и сапфирами. По виду подруги и госпожи Элисон догадалась, что той не терпится снять с волос это бремя. Шею королевы облегало крупное ожерелье с драгоценными камнями; самый большой рубин Мария прозвала «Великим Гарри», поскольку это был подарок от короля Генриха.

Рыжие волосы, светлая кожа, белое платье – Мария выглядела сущим ангелом, и людям это пришлось по нраву. Она шла по помосту, рука об руку с королем, а вослед ей летел восторженный рев, что катился по рядам многочисленных зрителей этакой приливной волной, набирая силу и мощь с каждым шагом юной королевы.