Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова

Лариса с мамой

Александр Михайлович и Флора Моисеевна Лейтес. Конец 1930-х

А про какого-то Зощенко:

Вот, братцы мои гражданочки, какая со мной

хреновина вышла. Прямо помереть со смеху…

Я однажды так и сказала при маминых гостях… Что тут было!

Некоторых писателей на картинках в этих книгах я начала раскрашивать цветными карандашами, но мне это «категорически» запретили. А вот недавно папа просмотрел эти книги и сказал, что некоторые страницы надо вырвать, потому что эти люди оказались плохими, их надо забыть, а на картинке, где нарисовано сразу много писателей, велел некоторых зачеркнуть. А мне было жалко, и я этого не сделала, только вычеркнула фамилию Бухарин (он, кажется, самый плохой) и закалякала его лицо на большой картинке «Парад литературы» коричневым карандашом.

Когда мама на меня за что-нибудь сердится, можно спрятаться в стенной шкаф, чтобы не попадаться ей на глаза, и там про что-нибудь думать. Шкаф проделан как раз в той стенке в коридоре, за которой живет тетя Фира. Когда там сидишь, то слышно всё, что делается у них в квартире. Долгое время там ничего интересного не делалось, только слышался грустный кашель. Но однажды я залезла туда и вдруг неожиданно услышала вместо этого громкий отчаянный детский крик. «Мама, – спросила я, – кто там так ужасно орет, у тети Фиры?» И мама мне рассказала, что муж тети Фиры умер, она осталась одна в большой, как у нас, трехкомнатной квартире, которую у нее одной могут отобрать. Поэтому она поменялась на маленькую квартиру в нашем же доме, только в другом подъезде, а сюда въехала семья еще какого-то писателя с ребенком. «Это мальчик, он почти твой ровесник, – сказала мама, – надо вас как-нибудь познакомить, будете вместе играть».

Шаржи Кукрыниксов с эпиграммами А.Г. Архангельского

И вот в очередной раз, когда из бывшей тети-Фириной квартиры доносится детский крик, я вылезаю из стенного шкафа и бегу к маме: «Мам, ну пожалуйста, пойдем знакомиться!» Надо же понять, что там происходит. Мама выходит в общий тамбур, звонит в звонок, и я впервые вхожу в соседнюю квартиру, она точно такая же, как наша, только у нас окна выходят на улицу и с нашего пятого этажа видно Гоголевский бульвар и дальше всю Москву, а у них – на скучный двор. Мы проходим в большую комнату и видим: за круглым столом сидит большая толстая домработница и крепко держит на руках худенького верткого мальчишку с белой челочкой и слишком большими глазами. Она сует ему в рот ложку с какой-то едой, а мальчишка изо всех сил протестует, крутится, вырывается, колотит своими тоненькими ногами и так орет, что совершенно ясно: его не заставишь. А за этой картиной беспомощно наблюдает девушка с кудрявыми волосами и точно такими же, как у мальчишки, огромными синими глазами, из которых медленно текут большие слезы. Вот она действительно красивая! И так ее становится жалко! Оказалось, мальчишку зовут Витька, а девушка – это вовсе его мама, хотя и такая молодая. Она тихая и добрая, ее зовут Жанна. А папа у них совсем не подходит Жанне, он маленького роста, лысый, толстый и важный. Он явно главнее моего папы, дома бывает редко и часто уезжает далеко-далеко, в какие-то «командировки». Хотя он и не обращает на меня никакого внимания, я его боюсь. Еще у них есть противная собака Рой, у него глаза – как выпуклые пуговицы, и всё время текут слюни, а порода его – бульдог. Он похож лицом на их папу. Роя его тоже боюсь и опасливо обхожу. А с Витькой мы стали дружить, он, как и я, любит читать книжки. Но больше всего он любит командовать.

Парад литературы. Рисунок Кукрыниксов

Вскоре наши мамы организовали «группу» из нескольких ребят нашего дома (там все мальчишки, одна я – девочка). Наша воспитательница водит нас гулять на Гоголевский бульвар и учит немецким словам: «Es lebe die rote Oktober!» [16] На бульваре сразу затевается игра. «Я буду Сталин!» – уверенно объявляет Витька. «Нет, я буду Сталин, – пытается протестовать Митяйка Фурманов, – потому что я – Фурманов и мы живем на моей улице – Фурманова». (Мне бы тоже хотелось принять участие в споре и сказать, что только в мой день рождения бывает демонстрация, а в их дни рождения – нет, но я тихо молчу – от безнадежности.) «Ах так!» – и Витька замахивается на бедного Митяйку, который пускается в бегство. Но Витька бегает быстрее. Драка всегда заканчивается его победой. Витька много бегает и часто падает, поэтому у него на коленках летом коричневые корочки, а осенью, когда нам надевают чулки в резиночку, – дырки. Я отчаянно завидую этим дыркам и однажды решилась на преступление: придя домой, взяла ножницы и аккуратно вырезала на коленке нового чулочка круглую дырку размером с пятак. И хотя я изо всех сил уверяла пришедшую домой маму, что это я так упала на бульваре, она мне почему-то не поверила, долго кричала и побила меня. А я очень на нее обиделась, залезла под стол (мое второе убежище помимо стенного шкафа), долго там сидела и представляла себе, как я умру и все будут тогда плакать, и мама тоже, и будет жалеть, что мне не поверила и так со мной обращалась. Вот еще новость – у нас в квартире появилось «радио». Это такая черная круглая бумажная вещь вроде тарелки и с какими-то железными ободками и планочками, она висит на стене, из нее доносится голос или музыка. Я сначала ее испугалась, но потом привыкла и стала слушать. Иногда бывают передачи специально для детей, их ведет человек с добрым голосом – Николай Владимирович Литвинов.

Лариса в детском саду

Однажды, когда мама меня опять обидела, я подставила стул, подлезла к тарелке и в нее пожаловалась шепотом Николаю Владимировичу, а потом с ужасом ждала – что же теперь будет. А ничего не было. Оказывается, говорить в радиотарелку бесполезно, никто тебя всё равно не услышит. И совсем новость. «Ребенок должен расти в коллективе», – так сказала мама, и меня отдают в детский сад. Там все будут дети писателей, потому что это детский сад № 35 Литфонда СССР.

Мальчик

– Мальчик, иди сюда! – это зовет меня мальчик в белой панамке, похожей на гриб-поганку, из-под панамки выглядывают очень черные глаза. А я не мальчик. Я девочка, девочка Ляля. Просто у меня волосы плохие – реденькие, а маме сказали, что они будут гуще, если обрить ребенка наголо, и поэтому меня сзади совсем обрили, только спереди оставили челочку. Называется – постригли «под мальчика». А одеты мы все одинаково – и мальчики, и девочки – в красивые легкие желто-голубые костюмчики: коротенькие штанишки и кофточка.